– Жаль, поручик. Хотел доставить вам удовольствие, но если уж вы столь ревностный христианин, отменяю приказ.
Поручик облегченно вздохнул, а Потылицын в упор:
– Приказываю, господин поручик, сию минуту, без всякого промедления, как по боевой тревоге, мчитесь в Курагино к командиру дружины Свищеву. С вами выедет подхорунжий Коростылев со своим эскадроном. – Есаул посмотрел на часы: – Через два часа и тридцать минут вы должны быть в Курагиной. Дружину поднимите по боевой тревоге, направите в распоряжение атамана Сотникова. Если кто из дружинников откажется выполнять приказ – расстреливать без суда и следствия. Приказ ясен? Повторите!
Дуня никогда еще не видела такого бледного лица у своего возлюбленного Гавриила Иннокентьевича. Ей тошно было смотреть, как он вытянулся перед карателем в голубом казакине, и дрожащим голосом повторил приказ.
– Подхорунжий Коростылев! – властно звенел голос есаула. – Возлагаю на вас строжайший контроль за исполнением приказа со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поручика оставите у атамана Сотникова.
– Есть, господин есаул!
– На выезд из Белой Елани даю двадцать минут.
– Есть, двадцать минут!
– А вы не спешите, госпожа Юскова. Следует кое-что выяснить.
Если бы Дуня не пережила в своей жизни столько разных ужасов и страхов, она бы, наверное, упала в обморок. Никто не заметил, как она вздрогнула. «Боженька! Вот она, смертушка!»
Поручик Ухоздвигов до того был прихлопнут внезапностью приказа, что не сообразил сразу, что ему предпринять и не успел оглянуться на Дуню, как властный голос есаула толкнул его:
– Исполняйте приказ! Кру-угом! Шагом арш!
Машинально поручик развернулся, вывалился из избы, а следом за ним, с маузером в руке, подхорунжий Коростылев. В этот же момент здоровенный казак Трофим, при револьвере и при шашке, заслонил выход. Дуня кинулась было к двери. Но казак схватил ее за руки:
– Погодьте!
У Дуни ноздри раздулись, как у рыси.
– Пустите!
– Взять ее в переплет, шлюху!
– Как вы смеете!..
Казак ударил Дуню, и она, падая навзничь, стукнулась затылком о лакированный сапог есаула. И тут же второй сапог пнул ее в ухо. Малые ребятишки завизжали на всю избу. Меланья с Апроськой подхватили их и убежали в горницу.
Дуня оглохла на правое ухо, и звон, звон в голове, будто кто лупит в колокол. Из прикушенного языка льется кровь. Дуня повернулась на левый бок, вытерла тылом правой руки губы, привстав на локоть, не злобно, а как бы невзначай обмолвилась:
– Ка-аратель! Не видеть тебе золота, как своих ушей. Хоть на куски изрежь. Будь ты проклят!
– Трофим!
– Слушаю, господин есаул.
– Дядю Кондратия Урвана помнишь?
– Так точно, господин есаул. Я в его семье возрос до призыва в войско.
Боженька! – озарило Дуню. Так вот на кого похож этот мордастый казачина! От одного его взгляда холодела спина. Племянник Кондратия Урвана – мучителя шестнадцатилетней Дуни!..
– Знаешь, кто застрелил дядю?
– Так точно, господин есаул. Эта вот шлюха. Я ее давно держу на примете. Но как вы сказали повременить, следственно. Я бы…
– Сдери с нее полушубок, – приказал Потылицын, доставая портсигар; теперь уж не до соблюдения тополевого устава.
Трофим содрал с Дуни полушубок – в карманах что-то стукнуло. Сунул руку… бомба-лимонка! У есаула папироса выпала из пальцев. Вот так гостинец! И Дуня, чуть опомнившись от оглушительных ударов, жалостливо вскрикнула:
– Боженька! – Как она могла забыть, что в одном кармане полушубка бомба! А в другом…
– Кольт, господин есаул! – сказал Трофим, таращась на Дуню. И самому страшно стало. – Быть бы нам, господин есаул, упокойными, кабы я ее хорошо не двинул под санки. Из памяти враз вышиб.
– Врешь, врешь, поганец! – вскрикнула Дуня, но не успела подняться, как от удара Трофима отлетела к двери в моленную горницу. – Каратели! Каратели!
Потылицын снова достал папироску и, не прикуривая, кивнул Трофиму на Дуню:
– Зажми ей голову в коленях да всыпь как следует ножнами!
Держась за косяк двери, Дуня пыталась подняться, но Трофим схватил ее за узел растрепанных волос и так тряхнул, чуть голову не оторвал от плеч. Сунул голову промеж коленей, стиснул, и Дуня взвыла.
