Кровать духовника разворочена, и на полу, выскобленном до желтизны дресвою, резко отпечатались пятна крови.
Пытали ведьму, значит. Какую ведьму? Меланья узнала Евдокию Юскову в полушубке, как только та вошла в их избу. Так, значит, Евдокея ведьма? Меланье ничуть не жалко ведьму. Пущай казнят хоть всех ведьм, а вот иконушки-то украли, господи!..
Не было сил прибрать в моленной – потушила свечи, и не помолившись – моленная-то опаскужена! – вышла, плотно закрыв дверь.
Усадила ребятишек за стол, достала из печи чугунок с обедешными щами, налила всем в одну чашку, хлеб нарушила, подобрала крошки себе в рот. Потом достала большим ухватом один за другим два ведерных чугуна с распаренным овсом и картошкою для свиней, вылила в лохань, перетолкла деревянным пестом и опять вспомнила: казак наказал, чтоб духу ихнего не слышно было.
Как же идти кормить свиней, задать сена коровам, лошадям и овцам?
Надернула на плечи полушубчишко, вынесла лохань на крыльцо, оглянулась по ограде – никого. Спустилась вниз с кормом и завернула за крыльцо – свинарник был под сенями. Ахнула! Черный кобель на цепи лежал мертвый возле собачьей будки. А она и выстрела не слышала!
– Осподи, помилуй! Может, и свиней утащили?
Наклонилась к лазу в свинарник:
– Чух, чух, чух!
– Рюх, рюх, рюх, – дружно отозвались свиньи.
Живые! Слава те, господи! Принесла им корм.
Сходила в избу за подойником, и когда шла на скотный двор мимо амбаров, опасливо покосилась на двери – замки висят и никого не слышно.
Задала сена скотине, подоила корову и, возвращаясь с молоком, из одного амбара услышала мычание. «Ммм-мы-мммы-мммы», – протяжно так, вроде корова телится. Истая ведьма! Искушает!
– Свят, свят, свят! Да сгинет нечистая сила, да расточатся врази иво, спаси мя, – скороговоркой прочитала молитву, и так бежала в дом, что молоко расплескала из подойника.
Перекрестила косяки двери, окна от наваждения нечистого, уложила ребятенок к себе в кровать и притихла, боясь пошевелиться.
Среди ночи кто-то постучал в окошко. Кто бы это? Казак, должно! Не отозваться – дом подожжет. Наспех накинула на себя юбку с кофтой и вышла в переднюю. Сальник помигивает – оставила на ночь, чтоб не примерещилось во тьме что.
Стук в сенную дверь.
– Осподи! Осподи! Сохрани и помилуй! – бормоча себе под нос, вышла в сени. – Хто там?
– Открой, Меланья. Это я, свояк, Егор Андреяныч.
– Осподи! Какой Егор Андреяныч?
Меланья знала – свояк, Егор Андреянович Вавилов, муж старшей сестры, сразу после разгрома прошлогоднего восстания скрылся в тайге с Мамонтом Головней, Аркадием Зыряном и много еще поселенцев с ними, власти называют их бандитами, будто бы стребили до единого, и вдруг – Егорша стучится в дверь.
Было отчего испугаться и без того насмерть перепуганной Меланье.
– Осподи! Осподи!
– Да открой дверь-то, – толкался Егорша.
– Осподи! Осподи! – лопотала Меланья, вынув запор. Пятясь в избу, взмолилась: – Сгубишь нас, Егорша. Как есть сгубишь. Казаки всех упредили: хто будет укрывать бандитов – дома жечь будут, а жителев расстреливать. А ты вот он, осподи! Сичас придут казаки!
– С чего они к тебе придут?
– Дык-дык, вечор ишшо сам есаул Потылицын с казаком в моленной ведьму пытали. Ужасти. Ужасти!
– Какую ведьму? – таращился на перепуганную свояченицу Егорша, заросший черной бородой от глаз до ушей, – истый леший. – Ну, чаво трясешься, как вша на очкуре?
– Дык-дык – не велено… пресвятая богородица!.. Ежли прихватят, осподи!.. Хучь ребятенок пожалей!.. Вот-вот заявятся казаки али сам есаул за ведьмой… Стребят, стребят, и дом сожгут, осподи! Сам есаул упредил. Апроську в залог уволокли. А ты эвон – из банды!
Егорша не сдюжил:
– Ну, едрит-твою! До чего же ты мешком пришибленная. Сказывай: какая ведьма? Гляну на нее? Ну?
Егорша хотел пройти в моленную, но Меланья опередила его, заслонив дверь:
– Не здеся! Нетути в моленной. Иконушки поворовали… золотую чашу…
– Где же ведьма? Аль вот я сяду за стол и буду сидеть и ждать, покеля ты в чувствительность придешь да обскажешь, как и што произошло.
Меланья вскинула глаза на темные лики икон, молится, молится, а Егорша сел на лавку, промеж ног поставил винтовку, ждет.
– Тепериче не жить мне с детушками на белом свете! Стребят, стребят. И Аксинью твою прикончат, в заложниках сидит в доме Юсковых.
