Механик собрал мотористов на дизелях, пригласили меня. Я обрисовал обстановку, рассказал о вчерашних самолетах, летевших в сторону Ливана, о том, где мы и кто рядом с нами. Затем пришел командир и тоже молвил слово о том, как важно быстро и качественно сменить прогоревшую резину. Мотористы сидели, свесив стриженые головы на худые ключицы. Трубы вокруг них извивались так густо, что казалось, будто все мы - лодочное мясо, пропущенное через фильеры мясорубки. Все в нарывах и фурункулах - от грязи, зноя, пота, соляра, технических масел. Тихо поминаю про себя доктора. Своей ленью, флегмой он доводит меня до бешенства. Ведь это его святая обязанность протирать моряков спиртом, а мотористов - вдвойне. Но док на все забил болт. Слишком стар для лодки - капитан медслужбы. Его однокашники давно приискали теплые места на берегу. А он все ещё 'пашет' в морях. Тот ещё 'пахарь'!
Всплыли после ужина. Глухая звездная ночь. Резину на захлопке меняли два часа. Но, кажется, сменили и все наладили. Замкомбрига на всякий случай предлагает заполнять газовый тракт до нижней захлопки, а при всплытии осушать в трюм.
Море фосфоресцирует. По борту пробегает волна, и будто серные огоньки незажегшейся спички вспыхивают вдоль 'коробка'. А потом волны отбегают от корпуса, закидывая назад светящиеся гребни. Красиво!
Опять бессонница, опять одуряющий сон в духоте, пробуждение от толчка усевшегося на мой диванчик мичмана-шифровальщика, а уж затем тягостная полудрема под крики оживающего под утро отсека, под громкие команды по 'каштану' - ночью их стараются не подавать по трансляции, все-таки бульшая часть экипажа спит...
Звонки и ревуны - проверка сигнализации на проворачивании оружия и механизмов. Несколько раз вставал, пил противно теплый чай из фляги, растирал виски ландышевым одеколоном, включал вентилятор, но струя сухого и теплого воздуха не освежала, а пробегала по телу шершавой лентой.
Несколько раз включал плафон, читал 'Севастопольские рассказы' Толстого. Заново открыл их для себя. Может быть, потому, что не раз бывал в этом городе и все описания Толстого стоят перед глазами.
Так... Ноги поехали вверх, значит дифферент на корму - это подвсплытие на утренний сеанс связи. Значит, через пять минут в тамбурчике зазвенят ключи. Так и есть. Если это доктор, которому нужно заглянуть в аптечный шкаф - он в нашем со старпомом тамбурчике, - тогда щелкнет включатель плафона. Но включатель не щелкает, значит, дверь мою открывает мичман-шифровальщик с очередной 'портянкой', которую ему только что передали радиотелеграфисты. На столе у меня вспыхивает настольная лампа, 'шаман' гремит железной шкатулкой с разборными книгами, садится на мой диванчик - больше некуда, и его потная спина упирается в мои колени. Надо бы вставать, но жизнь кажется такой противной, что готов немедленно умереть, лишь бы больше не видеть эту постылую лодочную машинерию, эти смертельно надоевшие лица...
К 2 часам ночи работа 'супостатских' гидролокаторов перестала прослушиваться. Ушли? Или затаились? А в 4, в самый разгар ночного чая, шифровальщик принес 'радио' из Москвы: ввиду обострения обстановки в Ливане главком приказал задержать в Средиземном море бригаду подводных лодок, которую мы пришли сменять, 'до особого распоряжения'.
- Не фига себе, мамочка! - присвистнул замкомбрига. - Представляю себе, как Гена Еркин рвет волосы на руках.
И то сказать, ребята вот уже год в отрыве от родных берегов. 13-й месяц пошел. Ох и клянут же они сейчас ливанцев Такой концентрации русских подводных лодок - две бригады сразу! - Средиземное море, похоже, не знало...
- Ну, Комраковы да Сергадеевы1 нахватают сейчас орденов, - вздохнул кто-то из офицеров.
Странное совпадение: через три дня - 22 июня, 35 лет со дня начала войны. Надеюсь, история хотя бы в датах не повторяется...
Карта у штурмана пуста: одна координатная сетка и ни одного островка. Такой глухой район. Оно и к лучшему.
Наши главные враги - самолеты. Ночью у подводной лодки особенное зрение. Она не видит ни тропических звезд, ни светящихся волн, ни сияющего полумесяца, ни метеорного дождя... Зрение её различает лишь металл за много миль вокруг на море и в воздухе. Ибо ничто так не опасно для субмарины, как металл - плывущий ли навстречу или летящий в облака, металл, в оболочке которого упрятаны злые и умные лодочные смерти.
И ещё лодка 'видит' в ночи чужие радиолучи, точнее, вспышки электромагнитных излучений, будь то радиопередатчик или радар. Для этого у неё в ещё одном 'перископе' смонтирован 'третий глаз', который и засекает вспышки чужих локаторов - корабельных или самолетных, навигационных или поисковых.
Лодка сама может бросать 'взгляды' и под водой (импульсы гидролокатора или эхолота) и над водой - радар. Но при этом выброшенные ею 'радиолучи' столь чувствительны для противника, что он тут же, по взятым пеленгам на лодочный радар ли, гидролокатор или передатчик, прочерчивает на своих картах направление на цель и несется на всех парах уничтожать её. Поэтому ночью подлодка обращается в слух. Она выслушивает шумы чужих винтов и ловит вспышки чужих радиолучей, а также отголоски чужих радиопосланий.
Американские самолеты резко изменили тактику поиска: они стали летать втемную и втихую, то есть без бортовых огней и с молчащими радарами. Изредка они включают свои поисковые локаторы в режиме 'однообзор', то есть антенна-излучатель делает 1-2 круга, по ним очень трудно определить, чья РЛС работает - корабельная или самолетная. Однако 'ориону' этого достаточно, чтобы заметить цель, и он летит к ней, не выдавая себя ни огнями, ни радиовспышками. При этом он 'нащупывает' нас инфракрасными лучами, к действию которых лодки пока нечувствительны. Убедившись, что перед ним иностранная и, скорее всего, русская субмарина (он ясно видит наш силуэт на экране, в то время как мы его не чуем ни сном ни духом), патрульный самолет сбрасывает 2-3 буя-слухача (пассивные РГБ радиогидроакустические буи) и, определив с их помощью курс и скорость субмарины над водой ли, под водой - все равно, может позволить теперь открыто выйти в эфир, сообщив наши координаты ближайшему противолодочному кораблю, а заодно и победно пролететь над лодкой, включив мощный прожектор. Разумеется, на войне он атакует нас сам, не дожидаясь никого - ударит из пушек, сбросит самонаводящуюся торпеду или, если мы успеем погрузиться, обрушит на нас серию глубинных бомб.
Сегодня же 'орионы' нарочно патрулируют с работающими радарами. Мы их прекрасно слышим, и они напоминают ночных сторожей, которые пугают ночных воров треском своих колотушек. Почуяв самолетный радар (для этого есть специальный прибор определитель - 'альбатрос'), все подводные лодки, которые всплыли в зоне его полета, срочно нырнут вниз. Но 'ориону' и того довольно - он сорвет множество дел, ради которых-то и всплывают подлодки по ночам: кто-то прервет сеанс радиосвязи и останется без информации и разведсводок, кто-то не успеет вовремя взять звезду и не сможет уточнить свое место, кто- то прервет зарядку, что весьма нехорошо скажется на аккумуляторной батарее. Потом снова придется всплывать, а это значит тратить запасы воздуха высокого давления (ВВД). И то всплывать полагается не менее получаса, да ещё полчаса озираться в перископ. Так что в любом случае час драгоценного ночного времени будет украден. А июльские ночи и без того коротки. А зарядка же аккумуляторной батареи требует часов восемь.
Все это они прекрасно знают. Вот и летают, вот и молотят своими РЛС, вот и пугают.
Когда выбираешься на мостик - попадаешь в ночной космос. Там, где кончаются перекладины трапа, сразу же начинаются созвездия. Контраст адски несоизмерим: микромир отсека и вся Вселенная. Никаких промежуточных стадий. Теснота теснот прочного корпуса и сразу же Космос, и сразу же - океан...
Я впервые вижу, чтобы звезды так отчетливо переливались то красным, то зеленым...
- Самолет! - ткнул я пальцем в переливающуюся звезду. Все дернулись и тихо выругались. Все-таки звезда... Надо быть поосторожнее с собственными иллюзиями.
По ночам мы ходим под Кипр укрываться от ветра, от качки. Огромный остров как раз за северной границей нашей позиции.
Где-то под нами лежит затонувшая в 1968 году израильская подводная лодка 'Дакар'. Она исчезла без вести восемь лет тому назад. Наскочила на старую мину? Попала под чей-то киль? Взорвалась сама по себе?
