бравый его оруженосец Шура Дуняшин выдал 'командира абордажной группы' с головой. Прибираясь в каюте помощника, нашел рукопись Фединой повести и продолжил чтение в кают-компании, где был засечен доктором. В лодочной тесноте вообще невозможны личные тайны. Все знают друг про друга все, как в большой коммунальной квартире. Чаще всего это гнетет. Но иногда удивляет и радует. У нас как-то случился вечер неожиданных открытий. Вдруг выяснились поразительные вещи. Ну кто бы мог подумать, что командир в совершенстве владеет языком глухонемых (отец преподает в спецшколе), что лейтенант Васильчиков, румяный увалень, - бывший летчик, до морского училища занимался в аэроклубе; что механик окончил школу бальных танцев и может преподавать хореографию, что у старпома - диплом военного переводчика: изучал на курсах итальянский язык.
Общение в кают-компании, как и все на свете, происходит волнообразно. Порой вместе с общей усталостью накатывает волна глухого равнодушия друг к другу, если не сказать жестче...
За столом говорить уже совершенно не о чем. Единственное, что скрашивает тягость всеобщего молчания, - музыка из радиоприемника. Во всяком случае, каждый может сделать вид: молчит он-де не потому, что ему опостылели соседи, а потому, что слушает песню. Пусть одну и ту же - в сотый раз подряд...
Зато потом наступает такой момент, когда пелену 'черной меланхолии' искрой просекает живая общая беседа. С быстротой молнии обегает она круг немыслимо разных предметов. Будто все торопятся наверстать за недели молчания. Старинное флотское правило - не говорить за столом о служебных делах - писано не для нас.
Подводные лодки торпедировали не только классическую морскую тактику, но и классическую морскую этику, рожденную в кают-компаниях линкоров и крейсеров. Какой старпом будет проверять чистоту палубы в отсеках, пустив по ней фуражку белым чехлом вниз? Подводник лишь улыбнется, прочитав в романе, как офицеры, перед тем как взять вилки, повторяют 'однообразным заученным движением жест восседающего во главе стола командира - ударом двух пальцев загоняют на место белоснежные манжеты'.
Какие там манжеты, когда мы все сидим в майках-безрукавках! Порой удивленно оглянешься, услышав чью-либо фамилию со званием. С трудом верится, что все эти парни в просторных холстинах - лейтенанты и капитаны. Братаны большой семьи собрались за артельным столом. Никто из нас не годится друг другу в отцы. Самый старый - командир. Ему стукнуло на походе целых тридцать лет. Самый младший - лейтенант Васильчиков. Ему двадцать три.
Я не покривил душой, сравнив кают-компанию с семьей. Когда рискуешь жизнью сообща, между людьми сами собой вяжутся нити покрепче иных родственных. Редко с кем из домочадцев приходится узнать, почем фунт лиха, съесть пуд соли - тем более не поваренной, морской...
Ужин ещё не окончен. Мы беспечно позваниваем чайными ложечками. А командир сидит, подперев голову, налитую бессонницей. Ему решать всплывать или не всплывать. Два предыдущих всплытия были сорваны появлением патрульных самолетов. Потом по левому борту прослушивалась работа чужого гидролокатора - печально-звенящие фортепьянные звуки - 'Бинь!' 'Бинь!', будто в пустом и темном зале девочка бьет по самой тонкоголосой клавише. Почему девочка? Может быть, потому, что англичане - гидролокатор английский - отнесли свои корабли к женскому роду и в третьем лице называют их 'она'. Галсирует сейчас там наверху эдакая сорокатысячетонная 'девочка' с ядерными глубинными бомбами на борту типа 'Лулу'.
От противолодочной самонаводящейся торпеды практически нет спасенья. Радиус реагирования её 2700 метров, мы же слышим её всего за полтора километра. Не поможет и срочное всплытие: наша вертикальная скорость явно недостаточна для уклонения. Правда, есть ещё 'шумилки', которые выстреливаются специально для отвода на себя торпеды. Но для этого надо вовремя её услышать. Да и успеет ли она навестись на них? Вот в чем ответ на вопрос 'быть или не быть?'.
Гидролокатор давно стих: замирающие посылки удалились по одному из курсовых пеленгов. Значит, корабль ушел вперед, так ничего и не обнаружив. А если вернется назад?
Весь день поверхность над нами была красна от днищ и килей проходящих сухогрузов, танкеров, лайнеров. Мы форсируем под водой Тунисский пролив одну из самых оживленнейших 'узкостей' Средиземного моря - старинный торговый путь. Всплывать в таком месте - все равно что приподнимать крышку водосточного колодца посреди Нового Арбата: того и гляди, придавит её вместе с головой чье- нибудь колесо. Но всплывать надо. Электролит в аккумуляторах разрядился 'до воды'. Решай, командир, решай...
- Ну что, старпом, будем делать?
- Горизонт чист, товарищ командир...
- Что-то не верится... Акустик, включи-ка внешний динамик! - кричит командир в коридор отсека. Рубка гидроакустика рядом - через проход. Щелкает тумблер, и кают-компанию заполняют шумы подводного мира. Резкий певучий вопль заставляет всех вздрогнуть. Это сциена - одна из поющих тропических рыб.
- Ишь, кошечка заорала! - смеется Симбирцев.
- Кошечка... - устало улыбается командир, - вахтенный офицер, циркуляция влево! Прослушать кормовой сектор.
- Есть циркуляция влево! - откликается из центрального поста Федя-пом. - Руль лево на борт!
Подводная лодка медленно разворачивается.
Долгое верещанье ревуна.
- ...Тревога. По местам стоять - к всплытию!
Любое всплытие всегда слегка будоражит. Дожевывая на ходу и подталкивая друг друга, офицеры ныряют в круглые межпереборочные лазы.
Командир поднимается в боевую рубку - на перископную площадку. Я забираюсь следом. Командир опускает нижний рубочный люк, и мы остаемся втроем - с рулевым-вертикальщиком - в герметичной овальной капсуле. Трудно подобрать более точную иллюстрацию к слову 'самоотречение', чем задраивание нижнего рубочного люка при запертом верхнем. Всякий раз при этом командир как бы вычленяет себя из корпуса подводной лодки. Если киль надводного корабля случайно раскроит боевую рубку - она выступает высоко вверх и всплывает первой, - то вода не ворвется внутрь субмарины. Погибнут двое, но экипаж останется цел.
Для того чтобы на подводных лодках появился нижний рубочный люк, должна была затонуть английская субмарина А-1. Летом 1904 года английский же линкор 'Беруик Касл' снес ей боевую рубку во время маневров. Теперь нет такой подводной лодки, вход в которую у основания прочной рубки не перекрывался бы вторым - нижним люком. Люк этот надо бы красить в красный цвет, как храм, воздвигнутый на крови. На подводных лодках, наверное, нет ни одного вентиля, ни одного механизма, внедрение которых не было бы оплачено человеческими жизнями.
Стою в рубке и выискиваю кусочек любого прохладного металла, к чему бы можно было прислонить перегретый лоб. Жарко.
- Штурман, время захода солнца?
- Зашло, товарищ командир. Пять минут назад.
- Почему не доложили?
Лейтенант Васильчиков забывчив, как студент философского факультета, немыслимое в штурманах качество. И опасное. Хорошо ещё командир по профессии навигатор, золотой медалист.
- Сегодня полнолуние, товарищ командир! - уходит от прямого ответа лейтенант. - Восход луны через пятнадцать... Виноват, через пятнадцать с половиной минут.
Запоздалое щегольство точностью. Командир все равно хмурится - то ли недоволен рассеянным штурманом, то ли луной, которая будет светить, как прожектор, и всю ночь бить зарядку аккумуляторной батареи.
Мы всплываем, вспарывая штилевую поверхность, что над нами.
Из колодца под ногами бесшумно вознеслось тело командирского перископа с толстыми - 'мотоциклетными' - рукоятями. Красный 'зайчик' живого, настоящего солнца выскочил из окуляра и, скользнув по щеке командира, растворился в сумраке рубки. Я не видел солнце целую вечность и сетчатка моих глаз растрескалась, как земля в засуху. Целебный алый блик. Откуда солнце? По всем расчетам, давно
