она поставила вопрос ребром: либо они становятся мужем и женой, либо расстаются.
Это было неожиданным поворотом в их отношениях. Гладьев считал, что именно эта женщина понимает, что он не такой, как другие. Он – Художник, а не какой-нибудь служащий банка и не может связывать себя никакими узами и обязательствами. Она не поняла, что официальная фиксация брака разрушит в нем всякие чувства.
В свое время он уже состоялся как муж.
Теперь все. Он должен быть свободен. Как ни тяжело, но Гладьев выбрал разрыв. Другого и быть не могло. В конце концов, сколько еще таких Люб будет в его жизни и нужно быть распахнутым навстречу потрясающим сюрпризам судьбы. Он не хочет и не будет жениться ради того, чтобы в старости было, у кого стакан воды попросить.
У него этой старости просто не будет, он…
– Приветствую вас, дорогой друг, – неожиданно прервал его размышления какой-то знакомый голос.
Гладьев очнулся, и вяло ответил на приветствие, не замедляя шага. Ему не хотелось вступать в необязательный диалог, надевать узнаваемую маску, но знакомец вдруг отбросил светский барьер ритуального трепа и вдруг сказал:
– Слава, никакие расставания не стоят жизни. Я очень легко прощаюсь с женщинами. Да, в какой-то момент кажется, что земля уходит из-под ног, но надо пережить этот момент и сразу забыть, включившись в абсолютно другую ситуацию.
Действительно, как просто. Удивительно, что стоящий перед ним шапочный знакомый, модный художник, чьи картины и портреты раскупаются за баснословные деньги, оказался таким тонким человеком, вот так на улице ощутившим, какие именно слова нужны сейчас Гладьеву. Как удивительно точно угадал его состояние, а главное – причину.
Микис Самсонов, а это был именно он, продолжал, не останавливаясь:
– Слава, я приглашаю вас к себе в мастерскую. Попьете чаю, посмотрите мои работы. Поговорим… У меня есть кое-какой опыт общения с женщинами. Может быть, что-то вместе и придумаем.
Неожиданно для себя Гладьев охотно принял приглашение, и они направились в мастерскую Самсонова. Идти далеко не пришлось, поскольку встретились они у подъезда дома, в котором она размещалась до переезда в загородный дом на Успенском шоссе.
В тот вечер Святослав почувствовал себя школьником. Он с огромным интересом слушал женские истории Микиса и фиксировал про себя, какой из сюжетов может ему пригодится. Он никогда не забывал о своей профессии, где рано или поздно сгодится любая история. Потом, правда, он бросил это занятие. Не было никаких историй, никаких сюжетов. Увидел, захотел, получил. Дальше – вопрос времени. С кем-то дольше, с кем-то один раз – и ничего личного. Но какая уверенность в себе.
В более сложных случаях: соблазнить, войти в жизнь, стать необходимым и отойти в сторону, отбиваясь от назойливых притязаний, ничего не понимающих, предварительно сбитых с толку обещаниями и клятвами, дам. Психологическую драму из этого не состряпаешь. Однако какие удобные жизненные приспособления, какое знание женской психологии или, скорее, напротив – полное безразличие к каким-то надуманным женским особенностям, их капризам и переживаниям. Собственно они, женщины, получают то, чего сами хотят, а значит, именно этого и заслуживают.
Как бы то ни было, но судьба протянула Гладьеву руку помощи. Он понял, что в лице Микиса нашел идеального наперсника и компаньона в холостяцком времяпрепровождении. Удобного товарища, понимающего необходимость тонизирующего легкого флирта и, кажется, умеющего деликатно помочь в подчас сложном деле покорения женских сердец. Разумеется, не ради них самих, а только ради самоутверждения и подтверждения своей неординарности, а главное – избранности.
Микис тоже не планировал жениться. В какое-то время это было невозможно, поскольку он был женат и не думал разводиться, несмотря на то, что жена уже много лет жила в Америке. Самсонов был с ней обвенчан, к тому же имел сына и множество обязательств перед семьей, прежде всего финансовых, причем выполнял их неукоснительно. Такое положение дел защищало его от притязаний увлекающихся им женщин, которые скромно уходили в тень, понимая, что у такого, на вид основательного, семейного очага посторонним просто нет места. Когда же бывшая супруга все-таки настояла на разводе, он его особенно не афишировал, а потому последствия этого знаменательного события в его жизни не носили характера стихийного бедствия.
До какого-то момента Гладьев весьма иронично относился к кратким любовным приключениям Микиса. Несмотря на то что в глубине души он завидовал успеху у женщин и материальному достатку своего более молодого друга, его успокаивало, что все музы дорогого художника были, мягко говоря, странноваты. Микис тяготел к пышнотелым обладательницам рубенсовских форм постбальзаковского возраста, да еще и непременно маргинальных, во всяком случае по происхождению и воспитанию, но в результате жизненных катаклизмов, добившихся немалых успехов в бизнесе. Гладьеву бы и в голову не пришло хотя бы на миг очароваться бывшей буфетчицей еще советской государственной структуры, приторговывающей алмазами. В новые времена эта предприимчивая особа преобразилась во владелицу магазина модной одежды на Тверской и настолько преуспела в бизнесе, что на старости лет смогла запеть про первую любовь и даже записала несколько дисков. Гладьеву было смешно наблюдать, как эта тучная и безвкусно одетая дама повисала на Микисе, когда они встречались на светских тусовках, и висела на нем, как переспелая груша, до самого его ухода, а потом добивала художника по мобильному телефону, приглашая приватно продолжить вечер. Такой моветон был не для Гладьева. Его привлекали молодые, стройные, слетающиеся на Микиса как мухи на липучку и… достававшиеся Святославу.
Он пропустил момент, когда среди парикмахерш, перезрелых журналисток и артисток, увековечивающих свои интимные отношения с маэстро фотографиями в обнаженном виде для каких-то желтых газетенок и журнальчиков, среди солидных замужних матрон, чиновниц и бизнес-дам разного калибра появилась Марина. Оказалось, что Микис знаком с ней уже полгода, но в разговорах с Гладьевым о новой знакомой даже не упоминал.
Необъяснимое чувство тоски и беспокойства охватило Гладьева, когда вместе с Микисом он пришел на один из престижных светских приемов по случаю Нового года и там неожиданно столкнулся с Мариной. Самсонов с напускным безразличием представил их друг другу. Достаточно стройная и моложавая женщина, в возрасте от тридцати до сорока лет, производила приятное впечатление воспитанной особы. Родилась в известной семье и замужем была за высокопоставленным человеком. Это объясняло ее хорошие манеры, умение вовремя промолчать, умение внимательно слушать и слышать собеседника, ее доброжелательность и спокойную реакцию на чужой конфуз. Разговорившись с ней, Гладьев понял, что она хорошо образованна и умна. Все это было неожиданно. В окружении Микиса такие женщины не встречались, а если и появлялись случайно, то надолго не задерживались. Марина была из другой жизни, другого круга общения. В ней остро чувствовалась порода, и в своей породе она обладала редкой мастью.
Гладьев не стал ничего расспрашивать в этот вечер, но на другой день, когда они общались по телефону, все же спросил у Микиса, мол, кто да что?
– Соседка моя, живет в соседнем подъезде. Художник, искусствовед. Пишет для моих альбомов вступительные статьи. Работает экспертом в самом большом антикварном салоне Москвы, при этом публикуется во многих журналах, – неохотно сообщил Самсонов и под конец добавил. – Она подруга детства Макса Петракова. Росли вместе. Были соседями по даче.
Вот оно что! Вот и объяснение тоски и беспокойства. Опять этот Петраков. Когда-то они были с Гладьевым друзьями. Более того, Святослав состоялся как драматург и сценарист именно благодаря Петракову, известному режиссеру и давно признанному мэтру. Гладьев много писал, пьесы ставили во многих театрах, но чего-то в них не хватало, тонкости, что ли, недоставало, вкуса, глубины. И вдруг его сценарий выбирает сам Петраков. После их совместной картины признание нашло Святослава.
Тогда он был необычайно горд собой. Парень из глубокой провинции, с голодного хутора своим умом, своим талантом добился славы, встал на одну доску со знаменитым уже в пятом поколении Петраковым, которому небеса дали все: талант, внешность, происхождение. В глубине души, как и многие в кинематографическом мире, Гладьев считал, что если бы у него был такой старт, то уж он бы добился еще большего. К сожалению, жизнь так несправедливо устроена, что одному надо биться из последних сил, а другой получает от жизни все и еще ему бесконечно везет. Зависть разрывала драматурга на части, хотя он
