пробиться в люди. Шмотки, завтраки, обеды и ужины в ресторанах, салоны красоты, загранпоездки. Вот оно, твое представление о красивой жизни, ради которой ты пустилась во все тяжкие. Ни гордости, ни чести, готова снести любое унижение. И ведь сносила все от Вольнова.
– От него сносила, а вот от вас точно не буду. Мне такой любви не нужно. Спасибо, вовремя открылись. Деньги мне ваши не нужны. У меня свои будут.
– А что ж за тяжести в детстве у тебя были, Матильда? – искренне недоумевая, спросила ее Лариса Мартынова.
– Да вам меня никогда не понять. – Сорская с ненавистью оглядела всех сидящих за столом. Одна против всех. Надо же, какими глазами они все на нее смотрят. Кто с ненавистью, кто с презрением, кто с жалостью. Ничего, когда она своего добьется, будут смотреть кто с восхищением, кто с завистью. У нее тоже появится дом, где она будет чувствовать свое превосходство в любой, даже самой невыгодной для себя ситуации, ей тоже представится случай собрать за обильным столом всех недругов и недоброжелателей и сказать им все, что захочет. Впрочем, зачем откладывать. – Вы все жили в любви и благополучии, а я никогда ничего не имела, – после паузы вновь продолжила говорить Матильда. – Мои подруги ходили в фирменных джинсах, жили в красивых квартирах, а в нашей семье денег еле-еле хватало на самые примитивные вещи и еду. Я так жить не хотела. Мои родители и бабушка всегда говорили мне, что внешность – это мой капитал, и справедливо хотели получать с него дивиденды и побыстрее. Мне надо постоянно им помогать. Легко вам рассуждать, живя в Москве в полном шоколаде.
– Еще в каком шоколаде, – с грустной усмешкой согласилась Лариса. – Я в детстве жила в Киеве, донашивала за братом куртки и джинсы. В начале девяностых каждая семья переживала свои потери и чуть ли ни нищету. Тогда было, конечно, несладко, но теперь-то я понимаю, что получила отличную мотивацию в жизни. Я мечтала уехать в Москву, чтобы учиться, а потом стать знаменитой, ну как все, короче. И я добилась того, к чему стремилась.
– Этого хотят действительно все, но пути у всех разные. Семьи разные, а потому и судьбы не похожи одна на другую. Здесь нельзя никого осуждать. Кому родители помогают, а кто сам должен им помогать. Все так непросто, да и время такое сложное, – примирительно сказала Елена Алексеевна.
– Как удобно спрятаться за время и все на него списать, – недовольная соглашательскими настроениями хозяйки дома, пробурчала Лариса.
– Времена не выбирают, в них живут и умирают, – поддержала ее Алиса Лисовская крылатой цитатой.
– Это точно, – вступилась Маша. – Я хоть и росла в Москве, но шоколада особенного не припомню. Когда мне было девять лет, родители разошлись. Мама осталась одна, и время пережили сложное, сейчас странно даже вспоминать, что такое могло быть. У меня тоже не было фирменных шмоток, иногда денег и на продукты не хватало. Мама у меня в Останкине работала, а когда произошла реорганизация, многие остались без работы, и она в том числе.
– Странно, – удивилась Елена Алексеевна, – почему она не обратилась тогда к Андрею? Они же знакомы еще по работе в редакции информации?
– Не то что не обращалась, а Вольнов сам позвал ее в новое дело, он как раз тогда набирал свою команду, но тут вмешался замечательный Арнольд Мартынович. Я же характером в маму, а он, как вы знаете, терпеть не может людей подобного склада, потому что понимает, что манипулировать ими невозможно, а главное – его интрижки сразу будут раскрыты. Он все сделал, чтобы место, которое предложил ей Андрей Константинович, мама не получила.
– О, я помню то время в Останкине, – несколько отрешенно проговорила Миркина. – Многие остались без работы, кто в бизнес ушел, кто в Лужники пошел торговать. Ну был период! Ох, если бы тогда не Вольнов, я даже не представляю, что было бы со мной.
– С твоим характером не пропала бы, так же как не пропала и ее мамаша. Сидела бы она у нас рядовым редактором, а так стала известной журналисткой. Правда, благодарить за это она должна не меня, а все того же Вольнова. Я к той истории не имею никакого отношения, как бы вы, Маша, ни хотели сбросить всю вину на меня. Кого брать на работу, кого не брать, Андрей решал самолично, никакой ответственности за свои обещания не нес. Тогда у него завелся новый роман, и место понадобилось для новой пассии, а отказ свалил на меня, как он это обычно делал. Сталинский стиль руководства осуществлял. Все считали, что он ничего не знает, – всех расстреливает Берия. Так и у нас. Шеф ничего не знал, все злодеяния совершал я. Наивные. Для того я ему и нужен был, этим и ценен.
– Сейчас, конечно, говорить можно все, что угодно, – не очень уверенно проговорила Маша.
– Просто все тайное когда-нибудь становится явным, – победоносно произнес Кардиналов, продолжая вынашивать свою обиду на Сорскую.
– Возможно... – Маша была неприятно удивлена открытием, которое сделал для нее Арнольд. Он, конечно, ударил ее под дых. Защищать интересы человека, оскорбившего твоих близких, трудно. Однако она собралась с силами и закончила начатую мысль: – Ты, Лара, права. Все эти испытания отличная мотивация, чтобы чего-то в жизни добиться, несмотря ни на что. Приобрести стартовый капитал, который никто не в состоянии будет у тебя отобрать. Внешность со временем теряет ценность. Другое дело капитал, как возможность зарабатывать деньги своим трудом. Нормальные деньги, дающие независимость, при которой не надо искать очень богатого спутника жизни, а потом ждать, когда он уйдет в лучший из миров, чтобы наконец пожить обеспеченной и счастливой жизнью. Мама научила надеяться только на себя. И хотя мне тогда телевизионная журналистика казалась недостижимой вершиной, я постепенно, постепенно стала на нее взбираться. И вот реальность превзошла все мои самые дерзкие мечты.
Кардиналов слушал Машу с нескрываемой злобой. Ее сентенции Арнольда сейчас даже не раздражали, а мешали. Собственные страдания волновали его значительно больше, он был вне себя от распирающих чувств и не мог не продолжить выяснения отношений с Матильдой, вероломство которой выбило его из седла.
– Да вы тут все своего не упустите. Каждая пришла со своим стартовым капиталом. Кто с амбициями, кто с внешностью. – Дальше его пламенная речь была обращена только к Матильде. – На самом деле внешность – капитал очень надежный, только надо им разумно распорядиться. Ну ты-то это умеешь. Твоя семья получила – по их меркам – отличные дивиденды. Это я выставлял тебя всегда в выгодном свете, подсовывал Вольнову липовые рейтинги на твои программы, которые никто не смотрел, это я сделал тебя хозяйкой канала, я даже помог тебе оформить завещание у нотариуса...
– Великая сила – оскорбленный и отвергнутый мужчина, – удовлетворенно произнесла Миркина в гробовой тишине.
– Подождите, – осмыслив до конца последнюю фразу, сказанную Кардиналовым, обратилась к нему Елена Алексеевна. – Арнольд Мартынович, это как же вы помогли этой особе оформить завещание? С этого момента поподробнее, пожалуйста.
Эти слова подействовали на управляющего как холодный душ. Высказавшись до конца, он получил разрядку, нервное напряжение отпустило, он как будто очнулся после бреда, с ужасом оглядывая развалины, в которые он превратил возводимое им здание своего будущего счастья. Он увидел бледное лицо Матильды, с глазами полными тревоги и страха, увидел ошарашенные лица всех, кто сидел за столом.
– Нет, ну, конечно, помог, – начал он выбираться из ситуации, навороченной им в считаные минуты. – Она же ничего не понимает в юридических вопросах, не знает, к кому обратиться.
– Но вообще-то завещание не ее, а Вольнова, – справедливо возразила Елена Алексеевна. – Я думаю, это он должен был разбираться или не разбираться в юридических тонкостях и куда-то ходить.
– Оля Злобина любит рассказывать такие истории. К ним в редакцию полно писем приходит о наследстве. Они собирались прийти с Миловидовым, но потом почему-то передумали, – вспомнила Маша.
– Хорошо, что не пришли. Нам тут еще их разбирательств в отношениях не хватало, – ухмыльнулась Миркина.
– Там никаких разбирательств быть не может. Миловидов не хочет, чтобы до жены дошли хоть какие-то разговоры о его отношениях с Ольгой. В отличие от Вольнова для него семья очень многое значит, он никогда ее не предаст. Потому все симпатии и сомнительные ситуации пресекает на корню. Нет отношений – нет сплетен. Все Ольгины попытки где-то с ним появиться он просто не замечает. Точнее, делает вид, что
