одержимые опустились на одно колено, арбалетчики все разом вскинули арбалеты, вспыхнули огненные дуги и полетели горящие огненные болты в пехотинцев Империи. Каждый выстрел достиг цели, десятки упали разом, прореженная цепь бегущих стрелков на миг замерла в нерешительности.
– Вот так и нас когда-то… – прошептал следопыт.
– У этих уродов какое-то странное прозвание, – сказал Гоар. – Их почему-то называют советниками. Стреляют они классно. Покруче наших следопытов будут.
И он выразительно глянул на Ренарда.
Тот не возражал:
– Да, пожалуй, они круче нас. И арбалеты свои натягивают с помощью магии.
Пехотинцы имперцев начали пятиться. Кто-то, все еще стоя на месте, вновь принялся стрелять, но большинство повернуло и помчалось назад, спотыкаясь и падая.
А им навстречу уже неслись имперские рыцари. На копьях трепетали белые флажки. Развевались зеленые попоны скакунов, сверкали на солнце доспехи рыцарей и налобники коней.
– Всевышний! – проорали сотни глоток.
Войска проклятых тоже покатились вперед, как штормовой вал, закипающий, когда, пронзенное стрелой, чье-то тело рушилось под ноги бегущим. Вал просто вздымался чуть выше, чтобы перехлестнуть через упавшего и низринуться дальше.
– Бейте их, бейте, – шептал непрерывно Джастин, глядя, как надвигается страшный вал под красно- дымным стягом.
Казалось, одержимые вот-вот настигнут лучников, но рыцари, что скакали следом в два ряда, оставили коридоры, в которые нырнули уцелевшие пехотинцы, и в следующий миг второй ряд занял просветы и опустил свои длинные копья.
– Кое-чему научились, – кивнул Ренард, вспомнив первую свою битву.
Но кому-то не повезло: тем, кто споткнулся на бегу или отступал слишком медленно и не успел добежать, кто стрелял до последнего и пустился в бегство слишком поздно, – все они сгинули под копытами рыцарских коней с раздавленными грудными клетками и раскроенными черепами. Последних лучников настигли одержимые и пронзили короткими мечами. Но о рыцарскую лаву легкая пехота проклятых разбилась как о скалу. Копья пронзали одержимых легко, будто плоть их сделалась податливой и жидкой как каша, но при этом тела убитых повисали на копьях и не давали нанести новый удар, видимо, кто-то постарался наложить особые заклинания и приклеивал своей магией убитых к копьям имперцев. На скаку тело было не сбросить – и далеко не у каждого доставало силы поднять копье с повисшим на нем трупом, чтобы поразить новую цель. Копья теперь были не более опасны, чем жердины забора, и годились разве что на то, чтобы дразнить нападавших. Рыцари бросали копья и выхватывали мечи. Но во втором ряду стояли берсерки – их можно было достать копьем, но с мечом не стоило кидаться на этих проклятых – они умудрялись одним боевым топором парировать удар меча, а вторым подло рубануть по ногам рыцарского коня. Если грудь коня защищал металлический нагрудник, а морду – налобник, то ноги оставались практически незащищенными. Иногда лезвие топора путалось в складках суконной попоны, но чаще удар достигал цели. Даргану казалось, что даже издали он слышит хруст перерубаемых костей. Несчастные животные валились на землю, подминая под себя всадников. Лишь единицам из рыцарей удавалось подняться, чтобы тут же погибнуть от удара боевого топора.
Тем временем коричневые твари снова и снова посылали в рыцарей свои огненные болты, не всегда магический заряд пробивал доспехи, укрепленные не только закалкой, но и магией, но третий или четвертый болт непременно выбивал рыцаря из седла. Берсерки уже прорвались через рыцарский строй и, ярясь от злобы, били несчастных лошадей по крупу, валили на землю и, вконец обезумев, рубили павших воинов и их скакунов на куски.
Пологие склоны холмов, окружавшие с трех сторон долину, усиливали звуки, и даже на большом расстоянии Дарган и его спутники слышали крики людей, звон оружия и пронзительное ржание лошадей. С каждым мгновением звук становился все яростней, превращаясь в сплошной рев, в котором тонули отдельные голоса, крики ярости или боли. Земля плавилась и обгорала под ногами проклятых, и туча праха и пепла поднималась в воздух. Правда, дующий в лицо проклятым ветер относил тучи пыли назад, в ущелье, из которого легионы появились.
Еще миг, и войска Империи стали отступать. Несколько паладинов на крылатых конях устремились в гущу сражения. Ультрамариновые доспехи паладинов издалека казались сделанными из драгоценных аметистов. Мечи, струящие белые молнии, загуляли по головам берсерков. Однажды, на берегу Горгового моря, Дарган видел подобное: огненные молнии, бьющие из низкой синей тучи, полосовали идущий к берегу вал.
Один из паладинов особенно зверствовал – он шел в битву без шлема, но все время был впереди, и каждый удар его сияющего белым огнем меча валил на землю противника.
– Это же Альберт! – воскликнул Джастин. – Видите, у него половина лица сожжена. А рядом… рядом Дайред, мой брат… – На глаза юноше навернулись слезы.
Джастин задыхался – гордость за брата и обида за себя и за своих спутников разрывала его сердце. Его брат убивает берсерков, как шавок, а они сидят тут и глядят на кровавую битву, будто горожане на представление марионеток в ящике кукловода в базарный день.
Вмешательство паладинов на время затормозило проклятых. Под их прикрытием обычные рыцари (всего несколько уцелевших всадников в крови и пыли) развернули коней и понеслись назад. Им вслед устремилось несколько пеших, скорее ковыляя, нежели шагая, и пара-тройка оставшихся без наездников коней. Это мало походило на маневр, уж скорее напоминало самое примитивное бегство.
– Да что ж это такое! Да зачем?! – в ярости и отчаянии выкрикнул Джастин. – Дайред! Я иду!
Как он распутал узел веревки, неведомо. Почему пало наложенное Дарганом заклинание – тоже никто не понял. Быть может, отчаяние и благородный гнев мальчишки-рыцаря пересилили чары мертвого алкмаарца. Так или иначе, но ярость придала силы Джастину, в следующий миг путы его лежали на земле, а сам он мчался вниз по склону, безоружный, не ведая, как он может помочь своим в этой страшной битве, но уверенный, что должен непременно вступить в бой рядом с братом. Мысль, что все будет кончено, прежде чем он достигнет расположения имперцев, даже не пришла ему в голову.
Он знал одно: в этот миг имперский рыцарь должен быть там, среди своих.
– Ах, мерзавец! – завопил Идразель и кинулся за беглецом по склону вниз.
Джастин несся, не замечая ничего вокруг. Как он при этом не споткнулся о какой-нибудь камень, не упал и не сломал себе ногу или шею – неведомо.
Дарган вскочил на коня – спускаться верхом по крутому склону было немыслимо, да и не нужно. В следующее мгновение Бешеный парил, опускаясь вдоль почти отвесного склона, легко перебирая ногами, лишь изредка отталкиваясь копытами от камня, когда какой-нибудь выступ оказывался в опасной близости. По мере того как конь спускался в долину, менялась панорама битвы – то, что при взгляде сверху казалось абсолютно ясным, теперь смешивалось, смещалось, превращалось в кровавую кашу. Даргану на миг показалось, что кровь затопляет поле, и в алых волнах тонут рыцари Империи вместе с проклятыми.
Джастина Дарган опередил. И не только Джастина, но и демонолога. Когда юный рыцарь достиг подножия горы, алкмаарец попросту прыгнул на беглеца сверху, подминая его под себя. Джастин дернулся, но безрезультатно – Дарган держал его мертвой хваткой, прижимая к земле.
В следующий миг на тропинке показался демонолог.
Не говоря ни слова, он обнажил клинок и шагнул к пленнику.
– Нет! – Дарган поднялся, ухватил мальчишку за ворот камзола и повесил на бивень своего скакуна, как вешают одежду на крюк.
Джастин беспомощно дрыгнул ногами – до земли он не доставал, поскольку Бешеный продолжал парить в воздухе. Конь решил, что эта такая забава, и попытался достать парня, но ничего не получалось – как ни тянул конь шею, юноша оставался все на том же расстоянии от его зубов.
– Он бежал и заслуживает смерти! – заявил Идразель, пытаясь добраться до Джастина.
Но на его пути стоял Дарган с обнаженным клинком в руке.
– Нет! – Алкмаарец взмахнул мечом перед носом демонолога и заставил того отступить. – Ты его не убьешь.
Демонолог прищурился. Но алкмаарца окружал красноватый ореол магии – и пробиться сквозь эту
