сука…
– Что ты несешь? – опешила Ксения. – При чем тут я?
От возмущения Эд немного протрезвел. Он поднялся на четвереньки, потом, покачиваясь, встал на ноги и с трудом доковылял до дивана. Старые пружины жалобно скрипнули.
– Р-рыба приехал! Он как у-узнал… что Андрон… что это т-ты его…
– Что еще за «рыба»? – спросила Ксения и тут же вспомнила, что Рыбой называли приятеля Андрона, Константина Рыбаченко, который занимался поставками спиртного для сети магазинов Якимовича. – А-а! Это Костя, что ли?
Она не знала Рыбу в лицо, но слышала о нем.
– К-Костя… да! Так что… б-берегись т-теперь… Рыба з-за др-р-руга… – Эд пьяно махнул рукой и икнул. – Б-берегись…
– Хватит чушь нести! – рассердилась Ксения. – У вас что, от водки мозги набекрень съехали?
– Это в-все ты… – бормотал брат, засыпая. – В-ведьма… Сгинь! У-у-уйди!..
Эд не выносил, когда сестра в упор на него смотрела. Ему казалось, что все его тело начинает ломать и крутить, а в голове воцаряется полнейший хаос.
Ксения увидела, что он заснул, и вернулась в свою комнату. Она не придала значения болтовне брата. Постоянное пьянство сделало Эда не способным здраво мыслить. А может, он таким родился. Последнее больше походило на правду.
– Господи! – вздохнула Ксения. – Как мне все надоело!
Ей еще с начала весны хотелось уехать в Крым, к морю, сидеть на каменистом берегу и слушать шум прибоя. Там она будет писать свои этюды…
Ксении нравился цвет моря, синий и блестящий, чистая линия горизонта и прозрачность южного воздуха. Она мечтала о доме на берегу, откуда открывался бы необозримый голубовато-сиреневый простор. Но где взять столько денег? Возможно, Эд не так уж глуп, что придает этим бумажкам значение.
Мысли Ксении плавно перешли на Филиппа Чигоренко. Буквально на днях она столкнулась с ним у самого дома. Интересно, он действительно приехал к знакомому? Ей стало смешно. Ну не ее же, в самом деле, поджидал директор «Геополиса», чтобы подвезти к магазину, а потом пригласить в кафе? Они ели чудесную форель с белым соусом и пили «Цинандали».
– Вы уже не торопитесь? – улыбнулся Филипп.
– Нет, – покачала головой Ксения. – У меня была назначена встреча с Сашей. Это продавец из «Акварелей». Я покупаю у него пастель и хорошие кисти. Когда поступает качественный товар, он мне звонит, и мы встречаемся.
– Мне повезло.
– Почему?
– Если бы Саша позвонил в другой день, я бы не смог угостить вас форелью.
Ксения засмеялась. Ей было легко и приятно рядом с Филиппом. В конце концов, она ничего плохого не делает. Просто сидит и болтает. И он тоже… ведет себя чисто по-приятельски.
– А какие картины вы пишете? – спросил Филипп. – Пейзажи? Портреты? Натюрморты?
Она пожала плечами.
– Все, что нравится. Люди меня мало привлекают. Я имею в виду как типаж. У них такие… пустые лица, что становится неинтересно. А вот природа, ее краски – это может увлечь по-настоящему. Задумывая картину, я не успокаиваюсь, пока не закончу ее. Хожу как во сне. Краски сами ложатся на холст или картон… надо только остановить мысли и слушать голос неба.
– Голос неба?
– Ну да… Я так называю вдохновение. Оно рождается прямо из звезд и снисходит на меня, а руки только исполняют замысел. Поэтому я редко пишу.
– Ждете вдохновения?
Она кивнула без тени улыбки:
– Представьте, да. Не верю, что можно создать стоящую вещь, пыхтя от усердия. Усилие и творчество – несовместимы.
– А я слышал другое мнение, – возразил Филипп.
– Наверное, их столько, сколько на земле людей! – легко согласилась Ксения. – Каждый думает по- своему. Индивидуальность привлекает, а стереотип или шаблон вызывают неприятие. Во всяком случае, у меня.
– Хотелось бы посмотреть ваши работы.
Ксения внимательно взглянула на Филиппа. Он наливал вино в бокал, и его рука дрогнула.
– У меня почти ничего нет… – задумчиво произнесла художница. – Я все продаю. Когда картина написана, я не могу держать ее дома.
– Почему?
– Сама не знаю. Как будто бы внутри что-то просыпается и начинает расти, пока не разрешится тоской или слезами. – Она вздохнула. – Вряд ли вы меня поймете…
Филипп молчал. То, что она сказала, действительно озадачило его.
– Ваши картины вызывают печаль?
– Наверное, только у меня. Но это потом, когда работа закончена. Сначала все по-другому. Начинается какая-то лихорадка, сродни болезни. Стою у мольберта днями и ночами, не ем, не сплю… словно пытаюсь дотянуться до чего-то незабываемо дорогого… а оно ускользает. И наступает опустошение. Полное. Становится так одиноко, как будто на земле больше нет ни одного человека, кроме меня. Вас это удивляет?
– Творческая личность не похожа на других, – уклончиво ответил Филипп. – Вероятно, вы тоньше чувствуете.
– Разве не все люди ощущают мир одинаково?
Филипп пожал плечами. Он был не готов ответить. На самом деле он ни разу не задумывался, кто и как воспринимает этот мир. Одинаково или по-разному? И вообще, важно ли это?
Ксения молчала. Казалось, она не испытывала потребности быть интересной. Ей было безразлично, что подумает о ней Филипп, какое у него останется впечатление от встречи. Она просто размышляла о чем-то своем, пила вино, смотрела, как официанты принимают заказы, разносят посетителям блюда, как входят и выходят люди… созерцала жизнь, творящуюся у нее на глазах, в это самое мгновение.
– А здесь уютно, – заметила она.
Не для того, чтобы заполнить паузу или поддержать беседу. Ей захотелось, вот и все. Наверное, она и в остальном такая же – полностью свободная от условностей.
– Знаете, что мне пришло в голову? – сказал Филипп. – Причем совсем недавно.
– Что?
Она подняла на него свои раскосые, неопределенного цвета глаза. На свету они имели зеленоватый оттенок.
– Большинство людей всю свою жизнь тратят на две вещи. Они запрещают себе что-то, а потом страдают и мучаются от того, что нарушили запреты. Вся их энергия уходит на борьбу с самими собой. И я такой же. Во всяком случае, был… пока не познакомился с вами.
Последнюю фразу Филипп говорить не собирался. Она вылетела непроизвольно, и ему сразу стало неловко.
– Вы уже страдаете, – улыбнулась Ксения. – Нарушили собственный запрет?
– Увы! Считается, что женатый мужчина не должен говорить подобного другой женщине.
– Табу окружают нас везде и всюду, словно колючая проволока. Любое свободное движение натыкается на ее ядовитые зубы. Я давно решила, что не хочу жить за этим забором, кто бы его ни выстроил. Пусть даже из самых благих побуждений.
Филипп растерянно молчал. До сих пор никто, кроме профессора Мудрыка, так чутко не откликался на его внутренние порывы. С Ксенией он чувствовал себя на грани какого-то необыкновенно важного, решающего осознания, способного перевернуть всю его жизнь. Что-то непостижимое витало вокруг нее, задевая Филиппа своим крылом. И тут же ускользало.
– Наверное, нам не стоит сидеть вот так, вдвоем… – сказала Ксения.
