Она читала на ночь

предметы… они подвергались разрушению. Эльсиния оказалась строптивой и неподатливой. Но это и придавало ей особую прелесть для Фария.

– Оси, ты ведь не бросишь меня? – прошептал он.

Только сейчас он полностью осознал, как она необходима ему. Осиан-айо улавливала легкие и незаметные изменения в настроении любого члена их команды. Она всегда знала, чем расстроены одни, о чем волнуются другие. Оси никогда ничего Фарию не рассказывала, но, наблюдая за ней и ходом ее мыслей, он знал обо всем, что происходит. Да, Соллей не зря говорил ему: «Осиан-айо – подарок тебе, и ты еще многому у нее научишься».

Стоило только Фарию вспомнить друга, как тот уже появился собственной персоной.

– Ты совсем забыл обо мне, Фарий. А у меня есть для тебя новости! – прогрохотал Соллей.

Его светящаяся «фигура» заполнила все пространство.

– Какие новости? – безразлично спросил Фарий.

– Кортиосцы решили пожаловать на Цоуфис! В гости!

Соллей расхохотался, непомерно увеличиваясь в размерах. Они с Фарием были друзьями, но иногда не могли понять друг друга, потому что воспринимали жизнь по-разному. Для Соллея она выглядела точно так же, как он сам выглядел в ней, – безличными светящимися картинками. Фарий не мог так легко относиться к действительности. Он настолько полно все переживал, что забывал о самом себе. Для него, в отличие от Соллея, краски жизни приобретали качество настоящих чувств. Соллей наблюдал и развлекался, а Фарий слишком входил в роль. И это заставляло его страдать.

При упоминании о кортиосцах Фарий оглянулся на Осиан-айо. Придется снова ее покинуть, к этому его призывал долг – времени для приема «гостей» оставалось мало. Фарий попросил Ансон присмотреть за Оси и нехотя присоединился к Соллею, отправляющемуся на Цоуфис.

Когда Осиан-айо пришла в себя, вокруг нее были все те же перламутровые струи и золотистый свет. Она испугалась, что больше никогда не увидит Фария. Вдруг они снова потерялись в пространстве, теперь уже навсегда? Может быть, ей приснились и Цоуфис, и Анта, и все недавние события? Осиан-айо с трудом подняла руку. Ее тело стало тяжелым. Она устало закрыла глаза, а когда открыла их вновь, рядом стояла Ансон.

– Привет! – сказала она. – Как ты?

– А где Фарий?

– Они с Соллеем срочно вылетели на Цоуфис, подготовиться к визиту непрошеных гостей, – весело ответила Ансон.

Ловкая и уверенная, она часто помогала подруге справиться с трудностями полетов. Но еще больше Осиан-айо ценила жизнерадостный нрав Ансон. Когда Фария, как теперь, не было рядом, только хрупкая черноволосая Ансон могла развеселить Оси и сгладить ее тоску.

Ксения не заметила, как наступило утро. За чтением ей снова показалось, будто бы кто-то зовет ее. Может быть, это Филипп думает о ней?

Чигоренко действительно думал о Ксении. Он всю ночь глаз не сомкнул, ворочаясь с боку на бок. Она настолько заполнила собою его внутренний мир, что Филиппу стало страшно. Его тянуло к Ксении, и он ничего не мог поделать с этим.

– Тебе не спится? – спросила Юля.

– Прости. Что-то голова побаливает. Пойду спать на диван. А то и ты из-за меня не уснешь.

Филипп поднялся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Юля заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Лучше бы она ни о чем его не спрашивала!

Их отношения стали ровнее. Отчуждение сгладилось, но прежней теплоты и близости не было. Филипп скрывал от жены свои мысли, а она от него – свою боль. Дома Юле приходилось изображать любящую супругу и мать, на работе – счастливую женщину. Притворяться становилось все труднее. Она раньше не знала, что лгать так сложно и утомительно.

Окружающие ничего не замечали. Никто, кроме Ганны, не догадывался о проблемах в семье Чигоренко. Если быть честной, Юля и сама до конца не понимала, в чем причина их с мужем размолвки. Собственно, это и размолвкой-то не назовешь… Просто Филипп вдруг стал чужим. Без всякого видимого повода.

Утром он рано позавтракал и уехал на работу.

– А где папа? – спросил Алешка.

– У Филиппа Алексеевича совещание, – поспешно сказала Ганна. – Он очень торопился.

На завтрак Ганна испекла пироги с яблоками, поджарила ветчину и приготовила салат из свежих огурцов со сметаной.

– Кушайте, Юлия Марковна. Вам чай или кофе?

– Все равно…

Ганна с жалостью смотрела на хозяйку. Все-таки с мужчинами лучше не связываться, даже если они такие культурные и обходительные, как Филипп Алексеевич. Она правильно сделала, что осталась старой девой. По крайней мере, никто не заставляет ее страдать.

Алешка с удовольствием уписывал ветчину и салат, заедая вместо хлеба куском пирога.

– Мы сегодня пойдем купаться? – спросил он Ганну.

– Не разговаривай с набитым ртом, – ворчала она. – Ты уже большой мальчик и должен вести себя за столом как взрослый.

У ребенка была своя жизнь, полная мелких, но таких значительных детских радостей: купание в пруду, рыбалка, прогулки по полю. Под осень Ганна брала его в лес, показывала ему мухоморы и поганки, учила отличать съедобные грибы от ядовитых. В лесу так восхитительно пахло сыростью и сосновой смолой, так весело чирикали птицы! И вообще, летние дни были настолько полны новым, неизведанным, что Алешка засыпал и просыпался счастливым. Сегодня они снова куда-нибудь пойдут с Ганной: ломать камыши или наблюдать за цаплями. А в полдень она уложит его спать в гамаке, постелив туда ватное одеяло. И сквозь листву яблонь на Алешку будет смотреть солнце…

– Мама, можно я пойду в сад? – спросил мальчик.

Он слез со стула и подошел к Юле, положил головку ей на колени.

– Чай не будешь пить?

– Я не хочу.

– Ладно, иди.

Алешка выбежал из кухни, и Ганна с Юлей остались вдвоем.

– Филипп Алексеевич не говорил, когда придет?

Ганна вздохнула и покачала головой. Филипп ничего не сказал. Он стал молчаливым и сосредоточенным на каких-то своих мыслях, которыми ни с кем не делился.

Юле хотелось плакать. С таким трудом налаженная жизнь медленно, но неуклонно катилась под откос.

«Что я сделала не так? – спрашивала себя Юлия Марковна. – Я долго искала мужчину, которого могла бы полюбить всем сердцем. И разве я не люблю Филиппа? Разве я не отдаю ему всю себя? Нам было так хорошо вдвоем. Почему он вдруг замкнулся, стал отдаляться?.. Хуже всего, что я не понимаю причины!»

После свадьбы Юля действительно всю себя посвятила семье – Филиппу, ребенку, дому. Она перестала поддерживать отношения с друзьями и знакомыми, ходить в гости. Даже посиделки с коллегами по работе стали ее тяготить. Юля бежала домой, к мужу. С ним ей было так интересно, весело и приятно, как ни с кем другим. Казалось, что и Филипп чувствует то же. Они оба не любили шумные сборища, отдавая предпочтение домашнему уюту. До поры до времени все шло прекрасно. Но любой процесс имеет обратную сторону.

Юля растеряла всех подруг и приятелей. Все ее внимание, все жизненные силы сосредоточились на Филиппе. А теперь… ей даже не с кем было поговорить о своих переживаниях. Раньше она непременно поехала бы к профессору Мудрыку, пожаловалась бы на судьбу, поплакала. Мудрык умел слушать. Он никогда не перебивал, не поучал и не давал советов. Он просто рассуждал, философствовал… а Юле становилось легче. Но Бронислав Архипович умер.