— У них нет почвы, — сказала она.
— А почему у них нет почвы? Ты задумывалась? Потому что они плохие люди. Оказывается, почва гибнет у них под ногами. Да, милая, я… э-э-э… сам не знал. Почва мстит за себя. Раньше я бы допустил, что такое случается… э-э-э… только в сказках.
Утяев посмотрел на Асю и понял, что он не сможет ее убедить.
— Они пришельцы, — сказала Ася.
— Ну и что? Они к нам пришельцы, мы к ним пришельцы. Все люди — гости в этом мире. Ну и что? Разве гости имеют право вести себя по-свински? — Утяев спохватился, что говорит громко, и тут же встал с кровати. — Спи, девочка, спи. У каждого человека есть родина. У нас родина на Брянщине. Ну, спокойной ночи.
Когда Утяев отошел, Ася закрыла глаза. Теперь она догадалась, что приснившийся ей белый самолет манил ее на родину.
Ефрем долго искал ручку, чтоб открыть дверь. Потом вспомнил — все двери у Бура открываются нажатием кнопок. Кнопок почему-то оказалось две. Он нажал сразу на обе и вошел.
За столом сидел Утяев. Ефрем хотел подойти к столу, но увидел свободную кровать и направился к ней. Расстегнул пуговицы, чтоб снять пиджак, но не успел, голова коснулась подушки.
Вслед за Ефремом еще раз открылась дверь. Вошли два свирепых на вид охранника. У каждого из них было по четыре знакомых Утяеву мешочка с деньгами. Положив мешочки на стол, охранники ушли.
Утяев не мог поверить в реальность происходящего. Он пощупал мешочки на столе, пересчитал их и только после этого подошел к Ефрему.
Ефрем услыхал, что с него стаскивают ботинки. Приоткрыв глаза, увидел спину, затем лицо Утяева.
— Ну-кася поднимись. Пиджак снимем.
Потом возня и скрип кровати прекратились.
Но Утяев не отошел. Наклонился и прошептал:
— Ефремушка! Ефрем Иванович! Ты — гений!
Ефрем посмотрел на Утяева и, чувствуя, что вот-вот окончательно заснет, быстро и невнятно пролепетал:
— Извини, директор. Извини. Я ради возвращения на родину… Честное слово.
Он как провалился. Хотелось спать. Но — снова карты. Куча денег на столе и карты. Бур сдает. Семерка… Шестерка… Двойка… Пятнадцать. Хватит! Надо проиграть, хотя бы один раз проиграть. «Себе», — говори Ефрем. Бур переворачивает три карты. Перебор! Опять Ефрем выиграл. Рыжий сгребает деньги в мешочек…. Бур злой. Тасует колоду. Ефрем хохочет. Бур толстым: пальцем нажимает на кнопку. Раздвигается за спиной стена. Ефрем оборачивается. Эстрада. Полуголые, в блесках красотки танцуют под электромузыку. Ефрем смеется. На коленях у Бура красотка… На колени к Ефрему лезет красотка. «Пошла вон!» — кричит Ефрем. Бур обнимает Ефрема и тычет ему толстым пальцем в грудь. «Я Бур, ты гость… Ты — гость. Я — Бур». А дура поет: «Вкуси рай, пришелец».
Ефрем долго бормотал во сне, ругался. Когда наконец затих, ровно задышал, Утяев встал с кровати и пошел к себе — тоже спать.
15
Ефрема выводил из терпения непоседливый капризный Маратик. С утра начал писклявить:
— Мы поедем на праздник? Я хочу на праздник!
— Петровна, угомони ты этого вьюна, — потребовал Ефрем.
До праздника ли, в самом деле, им было! Попали в город торгашей и никак не могут вырваться, вернуться на родину. Бур, правда, не производил впечатления обманщика, но каждый час в их судьбе все могло перемениться. Ефрем чувствовал себя сидящим на мине. Да еще этот дурацкий выигрыш. Одно желание жгло: дожить до вечера, сесть за карты и проиграть главарю все до копейки, чтобы тот, не дай бог, зла не затаил. Мешал игре этот дурацкий праздник Первых Пришельцев, как он, оказывается, назывался.
Тобби к празднику тоже готовились. В коридоре — суматоха, переводчика не дозовешься, Бур второй день не показывается.
И среди своих начался разлад. Маратик показал Асе книжку, которую ему подарил водитель, и теперь Ася, насмотревшись картинок, тоже вслед за Маратиком робко уговаривала Людмилу Петровну съездить, если можно, с ними на стадион. У Людмилы Петровны сил не хватило детям ответить полным отказом, и она стала просить Ефрема, чтоб хотя бы по телевизору посмотреть на это, судя по всему, шумное и красочное гулянье.
Ефрем взорвался:
— Да что вы, мать вашу в горчицу, с ума, что ли, посходили?! Утащат вас куда-нибудь, потом ищи- свищи! И совсем отсюда не выберемся!
Маратик, испугавшись крика, заплакал. Утяев, вспылив, заорал на Ефрема.
И вдруг в эту минуту раскрылась дверь и на пороге появился сам Бур.
Все разом затихли. Бур спокойно оглядел всех, что-то мяукнул стоящему за его спиной рыжему переводчику и удалился.
Рыжий переводчик жестом подозвал к себе Ефрема, и оба тоже удалились. А через четверть часа Ефрем, вернувшись, громко объявил:
— Слушайте все, черти полосатые! Едем на стадион!
Маратик запрыгал, захлопал в ладоши.
— Тихо! Я еще не кончил… Приказано всем переодеться! Тряпки сейчас принесут… Так что, граждане, маскарад! — И добавил свое любимое: — Как говорится, шут с вами. Семи смертям не бывать.
«В дни древнего праздника Первых Пришельцев сыны сынов далекой планеты Фаэтона, следуя традиции своих праотцев и праматерей, на три лучших летних дня останавливают бурное течение жизни! Мы облачаемся в простые платья, едим простую еду, перемещаемся с помощью естественных средств передвижения, мы не работаем на вредных производствах, не позволяем себе никаких излишеств, наркотиков, не лжем, не убиваем, не обманываем. Целых три дня не будет в Желтом Дьяволе грустного человека, никто не услышит раздражающего шума, полицейских свистков и визга сирен не увидит суматохи, и ни один продавец, ни одна лотошница и билетерша не оставит чью-либо просьбу без внимания! Целых три дня отданы простому человеку. Мы едим, дышим, спим, как ели, дышали и спали наши далекие предки с планеты Фаэтон в первые столетия своего существования, то есть до эпохи переселения, до века излишеств, разгула, наживы и накопления капитала.
Законы истории таковы, что мы не можем вернуться к прошлому, к той эре Золотого Яйца, о которой ныне мечтают наши романтики. Мы постоянно оглядываемся назад, что б не оказаться людьми без рода и племени, ибо, как говорят наши поэты, — нет Истоков — не будет и Дельты».
— Ефрем Иванович, ты часом не слыхал про такую… э-э-э… эру Золотого яйца? Что за эра?
— Золотого яйца? Пес его знает. Что хоть читаешь?
— Да вот умора, ей-богу, листовка.
— Ишь ты! — Ефрем взял у Утяева маленькую газету. — Подбрасывают нам. Агитируют. Но мы все- таки вернемся домой, на родину!
Они ехали в коляске с поднятым козырьком — фаэтоне, каких сегодня в Желтом Дьяволе, где
