не скажу. Это не в моих привычках. А если хотите скрыть от меня и других, что вместо здорового сна конструируете машину времени, то, по крайней мере, уберите инструкцию с рабочего стола.
Морис вяло подумал, что уже начинает привыкать к получению щелчков по носу от Филомелы. Руководство к интерферотрону действительно лежало как груз поверх полотна, чтобы ткань не сдуло ветром. Проводив Венис до выхода, Морис в подавленном настроении захлопнул ворота пристройки, закрыл гравитоплан и отправился спать. В шесть часов вечера его разбудил холофон. Это была Филомела.
— Добрый вечер! Извините, что побеспокоила, но не могли бы вы сейчас заглянуть ко мне?
— Что опять стряслось? — Морису спросонья подумалось, что в лазарете произошло восстание всех больных.
— Не пугайтесь, ничего страшного. Тем не менее, я хотела бы вас у себя видеть.
— Хорошо, буду через десять минут.
В гостиной у Филомелы сидел Франц Богенбрум, одетый в подобие больничной пижамы и выглядящий вполне жизнерадостно. При появлении Вейвановского он встал и неуверенной походкой пошел ему навстречу, разведя руки словно для объятий. Из кресла донесся голос Венис:
— Знакомьтесь: Франц Богенбрум, Морис… Морис, извините, запамятовала вашу фамилию.
— Вейвановский.
— Очень рад познакомиться, — Богенбрум схватил правую руку Мориса обеими ладонями и стал ее усиленно трясти. Речь его звучала немного невнятно, но на лице уже не было заметно никаких последствий падения. — Примите, пожалуйста, мои самые искренние извинения за причиненные вам неудобства.
— Ну что вы, не стоит даже говорить. Я считал себя обязанным помочь вам и вашим… э-э, спутникам. И уж если благодарить кого-нибудь, так в первую очередь Филомелу. Если бы не она, то вы давно превратились бы в — как это говорится? — «унесенных ветром»?
— Да, да, — закивал Богенбрум. — Это счастливейший случай: упасть к ногам столь квалифицированного медика.
— Будет вам, Франц, — устало произнесла Венис. — Представляете, Морис, он расточает мне комплименты уже в течение двадцати минут, с того самого момента, как пришел в сознание.
— Как остальные? — спросил Морис.
— Того, что с переломанными ногами, зовут Стив Маквалти…
— Макналти, — поправил Богенбрум.
— Да. Спасибо. Я полагаю, через сутки он присоединится к вашей компании. А второй — Густав Эшер — может выйти из комы дня через два.
— О, это просто чудесно! — воскликнул Франц. — Густав — замечательная личность и очень интересный собеседник.
Морис и Филомела переглянулись.
— Вы ему разве не сказали? — спросил ее Вейвановский.
— За потоком комплиментов как-то не успела. Только показала остальных, и Франц их сразу узнал. Мне захотелось выяснить, кого же все-таки я лечу.
— Но Густав ведь…
— Я его сегодня привела в нормальный вид, — перебила Мориса Филомела. Затем, обратившись к Богенбруму, сказала:
— Вынуждена вас огорчить, Франц. Густав уже никогда не будет полноценным человеком.
— Что с ним? — изумился тот.
— Необратимое повреждение мозга. Когда он придет в сознание, окажется полным идиотом.
— Как? — заволновался Богенбрум. — Почему? Неужели медицина…
— Медицина сделала все, что было в ее силах, — ледяным голосом сказала Венис. — Травмы настолько тяжелые, что нам еле удалось вернуть его с того света.
— И что, никакой надежды на выздоровление? — не мог поверить Франц.
— Ни малейшей. Из вас троих вы отделались легче всех. У Стива были перебиты ноги, сломан позвоночник, поврежден мочевой пузырь, — продолжала Филомела, — но, к счастью, в отличие от Густава, у него не оказалось застарелых ранений.
Пораженный неожиданными известиями, Богенбрум опустился на диван и оцепенело уставился в одну точку. Затем подпрыгнул и, бормоча «это все из-за меня! как глупо!», стал описывать круги по гостиной, пока не рухнул в глубь ковровых джунглей, споткнувшись о потаенное плюшевое животное. Филомела и Морис одновременно вскочили, чтобы поднять его, но, пробравшись сквозь заросли, застали Франца сидящим на полу.
— Франц, с вами все в порядке? — Филомела нагнулась и деловито ощупала череп Богенбрума. Тот непонимающе посмотрел на нее, встрепенулся и ответил:
— Да-да, со мной все хорошо. Боже мой, неужели ничего нельзя предпринять?
— С Густавом? — спросила Венис. Франц кивнул.
— К сожалению, ничего. В этом состоянии он будет находиться до конца своих дней. Разве что найдется донор, согласный пожертвовать своими внутренностями, — Филомела хищно глянула на Богенбрума. — Вы случайно не знаете таких?
— Нет, — быстро ответил Франц, встал и уселся на диван. Филомела вернулась в свое кресло, а Морис занял место рядом с Богенбрумом.
— Скажите, Франц, а как вообще вы тут все очутились? — задал вопрос Вейвановский. — Я видел только вас одного вываливающимся из… из… условно говоря, отверстия в небе. Стив и Густав, надо полагать, прибыли таким же образом?
— Да, наверное. Это когда нас засосало каким-то смерчем в церкви, — задумчиво сказал Богенбрум. — Вы знаете, где находится Кантабиле?
— По ту сторону гор? — спросила Венис.
— Господи, я сам даже не знаю, на какой стороне нахожусь. Это западное побережье?
— Нет, восточное, — хором ответили Морис с Филомелой.
— Однако.
После этой многозначительной фразы Богенбрум замолчал. По лицу у него заходили желваки, и Венис уж было вознамерилась его предупредить, что он может раскрошить свои не до конца закрепившиеся челюсти, когда Франц вновь заговорил:
— Как называется ваш поселок?
— Тупунгато.
— Название мне ничего не говорит. Где вы располагаетесь?
— На юге. Вулкан Майпо как раз рядом с нами.
— Получается, что вихрем нас швырнуло через горы… Филомела, мне можно курить?
— Сегодня — только одну, и исключительно слабые сигареты.
— Дайте мне ваши, пожалуйста.
Богенбрум закурил, выпустил в потолок струю дыма и начал свой рассказ, который до событий понедельника, 11 августа 2462 года, ничем не отличался от того, что узнали от Франца двое приятелей в Кантабиле, неосторожно пустившие его в дом. Дальнейшая история в версии Богенбрума выглядела следующим образом.
— Я всегда просыпаюсь рано, по старой привычке. В Оливаресе и Яркенде я привык делать зарядку, — до океана в тех местах, где мне доводилось снимать жилье, было далековато. Здесь же пляж оказался почти рядом, и я надумал искупаться. Накануне Густав рассказал мне, что поблизости в Сапале — так, кажется, называется эта деревушка — есть старые постройки. Я решил заглянуть туда после купаний. Густав предупредил меня, что там — зона психовозмущения и не рекомендовал идти одному. Но меня тяжело испугать всякими психическими аномалиями: как-никак, я профессор хореоматики. Приняв дозу гиперконсерванта, я пошел на пляж, где провел, кажется, не более получаса. Там я встретил старого знакомого, один мирный генетический курьез, и мы чудесно провели время вместе.
— Что еще за курьез, Франц? — не понял Вейвановский.
— Один из побочных продуктов деятельности генетических лабораторий. Похож на огромную глыбу с щупальцами, глазом и зубастым ртом. Но питается исключительно водорослями. Его разрабатывали как пробный вариант для более хищной, плотоядной модели. Но до серийного производства дело не дошло, и
