— Да.
— А вы еще скромно пытаетесь отрицать, что являетесь гением магии и гипноза. Так что же вам поведал изобретатель?
— Во-первых, он страшно зол на Богенбрума.
— Его можно понять.
— Конечно. Во-вторых, он попросил меня собрать интерферотрон.
— А это ему зачем? Полюбоваться своим прошлым?
— Его больше волнует будущее. В те моменты, когда он находился в состоянии клинической смерти, он попадал в какие-то места, где ему пришлось очень плохо. Он вернулся оттуда в полной уверенности, что на том свете его ждут совершенно чудовищные испытания.
— Он говорил о них?
— Я пробовал выведать у него, но Эшер категорически отказывается их обсуждать.
— На месте Густава я не стала бы отчаиваться. Смерть — дело сугубо индивидуальное, как мне представляется. Каждого ждет своя уникальная доза посмертных приключений. Да и кто может поручиться в том, что все его видения — не результат отмирания левого полушария?
— Никто, естественно. Но поколебать Эшера в его уверенности невозможно.
— И что же, он с помощью своей волшебной машинки хочет заглянуть в грядущее, чтобы узнать номер адского котла, где его будут жарить?
— Ему нет необходимости заглядывать в будущее. Он намерен изменить свое прошлое.
Филомела удивленно вскинула брови:
— Это каким же образом?
— Видите ли, — Морис решил позондировать свою собеседницу, — если вы просматривали инструкцию…
— Не просматривала, — отрубила Венис.
— Тогда мне придется полчаса вам рассказывать о том, как работает эта штуковина. Давайте перенесем подробные разъяснения до лучших времен, а пока будем считать, что у Эшера, если аппарат в новой модификации заработает, появится, как считает изобретатель, возможность менять прошлое у любого предмета или человека.
— Новая модификация? А что случилось со старой?
— Стив и Густав взяли ее с собой, когда разыскивали Богенбрума. Первый вариант интерферотрона пропал в Сапале.
— Второй вариант, очевидно, лежит у вас в пристройке?
— Да. Но я его не запускал.
— Почему? Боитесь разрушить чье-нибудь прошлое?
— Нет, просто я не специалист в хореоматике. Густав просил, чтобы Стив занялся аппаратом, когда выздоровеет.
— И как часто вы с ним разговариваете?
— Пока что — по двадцать минут каждую ночь.
— Почему не днем и не дольше?
— Иначе не получается. Здесь есть свои трудности.
— А почему бы Эшеру не привлечь к своему проекту эксперта по хореоматике? Я имею в виду профессора Богенбрума. Кому как не ему, вместо того, чтобы разбрасываться своими внутренними органами, заняться восстановлением славного прошлого великого изобретателя?
— Я Густава об этом не спрашивал, но думаю, он не придет в восторг от этой идеи. Еще не известно, как Макналти отнесется к пребыванию здесь Франца.
— Если отнесется плохо, то что может произойти?
— Хореоматика потеряет одного из своих видных ученых.
Филомела некоторое время сидела молча, о чем-то размышляя, затем сказала:
— Хорошо, Морис, отправляйтесь на дежурство. Ваша закулисная возня для меня теперь стала более-менее ясна. Если в дальнейшем сочтете нужным мне о чем-либо сообщить, — пожалуйста. Я не собираюсь совать нос в чужие дела. Можете быть уверенным: от меня Богенбрум ничего не узнает.
— Спасибо, Филомела.
— Не стоит благодарности, — она встала из кресла. — Разбудите меня завтра в семь. Морис удивился:
— А как же обновления?
Филомела вместо ответа показала на победоносно торчавший из вазы букет:
— Идите, Морис. Ваш диванчик ждет вас.
Пожелав ей спокойной ночи, Вейвановский удалился в палату Густава. Диван оказался невелик, но весьма удобен: Морис не стал пить кофе и, проснувшись к сеансу связи с Эшером, почувствовал себя вполне отдохнувшим.
— Здравствуйте, Густав!
— Приветствую вас.
— Будем говорить или возьмете время для раздумий?
— Был бы благодарен, если бы мы продолжили разговор минут через десять. Вы не против?
— Нет.
Пока Эшер думал о своем, Морис пытался сообразить, как ему следует вести себя с Богенбрумом. Франц был явно с подвохом, — об этом свидетельствовал энергетический удар, полученный Вейвановским накануне. Добравшись вчера вечером домой, Морис провалялся в кровати час с лишним. Его тошнило, головокружение никак не проходило. Немного позже, почувствовав себя лучше, он поднялся на чердак и попытался выйти на связь с куратором, но тот не отзывался. Тогда Морис обратился к братьям за помощью, и после долгих поисков им удалось найти начальство, наводившее порядок где-то на противоположном краю Млечного Пути. Куратор пребывал в раздраженном состоянии:
— Что вам нужно, Младший Брат № 20? Излагайте вкратце.
— Мне не хватает времени для разговоров с изобретателем.
— Вам должно быть достаточно того, что есть.
— Один из больных очнулся. По-моему, он опасен.
— А вы не бойтесь.
— Машина почти собрана и готова к запуску.
— Спрячьте ее подальше. Еще вопросы?
— Я все делаю правильно?
— За ошибки вы были бы уже наказаны. До свидания!
На этом плодотворная беседа с куратором завершилась. Морис перенес интерферотрон вместе с руководством в подвал, где закрыл их внутри бронированного сейфа, вмонтированного в стенку и оборудованного сложной охранной системой. Он также зашифровал вход в гравитоплан, — так, на всякий случай, предварительно затащив в багажное отделение из ангара все остальные транспортные средства, включая непокорный троллер.
Лежа на диване в ожидании, когда Густав заговорит первым, Вейвановский размышлял над тем, что волей куратора ему — Морису — уготовлена роль статиста в какой-то загадочной пьесе, написанной высшими силами. Или нет, скорее участь пешки, которой могут пожертвовать в сложном шахматном гамбите. А, может быть, вращающейся в огромном космическом механизме мельчайшей шестеренки, которую вскоре разотрут в порошок огромные жернова. Перебрав сравнения и ощутив к себе необычайную жалость, Вейвановский заключил, что, как пить дать, иерархи им попросту подотрутся.
— Морис? — отправил мысль Эшер.
— Да, я вас слушаю, Густав.
— С конфигурацией люпусов я, похоже, разобрался.
— Ну и к какому решению вы пришли?
— Расскажу потом. Не волнуйтесь, ничего я от вас не утаиваю. Здесь используется обычный принцип «золотого сечения». Если поставить психостанции в определенном порядке, то мощность пси-поля возрастает лавинообразно.
