– Нечего острить! – рассердилась она. – Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. На неустойчивую психику легко влияют жестокие культы: человека «перемыкает», и он начинает драматизировать события вековой давности. У Зигмунда Фрейда есть термин: «влечение к смерти». Кстати, карфагеняне поклонялись не только Молоху, но и богине Танит, она носила титул «лик Ваала» и считалась его
– А среди «кровавых мальчиков» есть одна девочка, которая убивает, – с усмешкой подхватил сыщик. – Она насмотрелась церемоний господина Букина, возомнила себя великой, ужасной Танит и теперь помогает Молоху «утолять жажду». Только одну мелочь ты упустила, дорогая Ева: Букин на
– Букин тут ни при чем, – Ева опустила глаза, наклонилась к его уху. – Это все Молох! Его позвали, он откликнулся. А Букин не так глуп! Сумел найти ту струнку в душе человека, которая постоянно натянута, – жизненный успех. Карфагену грех было обижаться на своего покровителя – золото текло в город столь же полноводной рекой, что и кровь на алтари. На плантациях трудились рабы, таможни не дремали, флот господствовал в Средиземноморье, отовсюду торговые караваны и суда свозили слоновую кость, мрамор, драгоценности, посуду, ткани, оружие, благовония. Изысканная культура, утонченное искусство, роскошь и нега, как ни странно, уживались бок о бок с патологической жестокостью.
– Карфаген пал, и хватит об этом! Там не найти ответов на интересующие нас вопросы. Кто, например, снимал помещение на «Щелковской»? Какое отношение имеет тепличное хозяйство к смерти Вероники? Что произошло с Мариной? Почему она разгуливает по коридорам общежития, тогда как Стас и подруга считали ее пропавшей?
– А та женщина... Хромова? – перебила Ева. – Она случайно не собиралась поработать в теплицах?
Глава 13
Старица
Зинаида Васильевна с жалостью смотрела на сына.
– Ты ешь, ешь, – подкладывала она ему на тарелку картофельное пюре. – Рыбки хочешь?
Сельдь бывшая учительница Хромова засаливала по собственному рецепту, с пряностями, в небольшой деревянной бочке. Валерик с детства такую любил. Но на сей раз отказался.
– Нет. Лучше сделай мне чаю с мятой.
Он жевал без аппетита, только чтобы не расстраивать маму.
– Похоронили Яночку? – робко спросила она.
Хромов молча кивнул. Он не собирался вдаваться в подробности.
– Ты не переживай так. Гляди, с лица спал, брюки болтаются. Не сложилась у вас любовь-то, чего ж убиваться? – Зинаиду Васильевну мучило любопытство, отчего умерла молодая женщина, ее бывшая невестка. – Болезнь, она никого не щадит.
Валерий отложил вилку, вздохнул. Он притворился, что не понял материн намек. Обсуждать обстоятельства гибели Яны не хотелось.
– Мам, ты не знаешь, где Колька Драгин живет? Он не развелся еще с женой?
– Вроде нет. Коля пить начал, у них скандалы пошли... дерутся, но не расходятся. Куда ж разбегаться, когда дети малые? Двое у них!
– Да ну? – удивился Хромов. – Надо бы повидаться.
– Только они из Старицы уехали. Мне давеча пенсию Вера приносила, соседка ихняя: поболтали мы с ней, знакомых вспомнили... кто жив, кто умер, у кого внуки уже растут. Она мне про Драгиных и рассказала. Мол, Кольку жена в деревню увезла, чтобы от дружков-пьянчужек его отвадить, живут в бабкином доме, скотину держат, огород. Да и детишкам вольготнее на свежем воздухе.
– Что за деревня?
– Рыбное, на самом берегу Волги. Когда-то детский лагерь там был, не помнишь?
Хромов задумался. Летние лагеря были неотъемлемой частью его детства: отпуск учительский длинный, вот мама и подрабатывала воспитательницей в лагерях отдыха для школьников. Денег всегда не хватало, а так и сын присмотрен, и заработок дополнительный обеспечен.
Валерий невзлюбил лагеря – жизнь по расписанию, хождение строем, культмассовые мероприятия вызывали у него не меньшее отвращение, чем музеи и походы по историческим местам. Такой уж он уродился – замкнутый, предпочитающий тишину и одиночество шумным компаниям.
– Ты меня лучше дома оставь! – упрашивал он Зинаиду Васильевну.
Но та ни в какую. Боялась – без ее неустанной опеки вырастет хулиган, не сладишь потом.
– Зачем тебе Драгины? – спросила мать, возвращая его из детства в печальное и тревожное настоящее.
– Колькина жена приходится дальней родней Яне, – нехотя пояснил Хромов. – Может быть, они еще ничего не знают. Не мешает сообщить.
Зинаида Васильевна всплеснула руками.
– Ой, верно! А мне-то невдомек! Старею...
После обеда Хромов поехал в Рыбное.
Деревня зимой выглядела уныло, заброшенно. По грязному снегу тянулись колеи, из-за заборов лаяли дворовые собаки. Некоторые дома пустовали, стояли с заколоченными окнами. Перспектив тут для молодежи никаких не было – рыбное хозяйство захирело, ферма пришла в упадок, клуб стоял без отопления и электричества, разваливался, – люди жили за счет подсобных хозяйств, ловили рыбу, сдавали молоко. Кто побойчее подались в поселок неподалеку, в Старицу, в Тверь – налаживать житье-бытье. А кто, наоборот,
