Плясун. Книга первая. Сказка про белого бычка

недовольства хватало, чтобы хам тут же убирался от греха подальше.

Время от времени кто-то из стада удалялся на слишком большое, по мнению вожака, расстояние от остальной паствы. Вослед сородичам неслось уже не фырканье, а самый настоящий рев, заслышав который, те немедленно возвращались на исходную позицию. Если двигаться, так только всем вместе, не рассредоточиваясь на большой площади. Такова была «установка», которой руководствовался бык- надсмотрщик.

Вечером совместно с Фработаком Белый загонял притомившихся животных обратно в стойло. Здесь горец осматривал, ощупывал и охаживал своих питомцев. Задавал им воды, сена на ночь, доил коров.

Часть молока они с Романом употребляли в чистом виде, остальное пастух перерабатывал в специальных горшках, получая масло, сметану и творог. Мяса, следуя заветам Заратуштры, горец не употреблял. Хотя, памятуя о гостеприимстве, пару раз предлагал Градову специально для него заколоть молоденького барашка. Журналист проявлял благородство и неизменно отказывался, про себя думая, что на одном хлебе, овощах и кисломолочных продуктах он долго не протянет.

Конечно, не оставляла надежда, что все это долго не продлится. Спитамен-ака обещал, что игра в прятки продлится не дольше одной-двух недель. А Роман привык доверять своему наставнику. Почти во всем.

В душе он по-прежнему не верил, что угодил в прошлое.

Может, чуточку переместился в пространстве — это вероятно. Потому как окружающий его пейзаж вовсе не походил на унылые Кызылкумские просторы, среди которых затерялись развалины древней крепости Топрак-кала. И окрестные возвышенности больше походили на горы, и с растительностью дела обстояли иначе. Этакое-то разнотравье, а не чахлые кустики и сухие колючки.

Иным был и воздух. Журналист не мог объяснить, чем именно отличался местный от того, которым он дышал дома, однако факт оставался фактом. Почти такой же ему довелось «отведать» на священной горе Кайлас, где Роман провел около двух недель, предаваясь самосозерцанию и медитации. Но то все-таки Гималаи, а здешние горы никак нельзя было назвать великанами.

Все попытки выяснить их месторасположение у Фработака оказывались безуспешными. То ли произношение Градова было таким скверным, то ли пастух был таким темным или просто не желал отвечать. Но одно горец отметал категорически. Они находятся не на территории Ирана (Парса, как именовал его хозяин).

Роман попробовал припомнить, где еще остались на Земле колонии огнепоклонников. Вроде где-то в Азербайджане. Однако и это географическое название ничего не говорило пастуху. И вообще он предпочитал отмалчиваться, ссылаясь на неимоверную занятость. Весь профессиональный напор журналиста только и позволил выудить, что поблизости находится Город, куда гостю, само собой, соваться не следует. Иначе дэвы утащат его в царство злобного Ангро-Майнью.

Зацепить горца на теологические беседы тоже не получалось. Филолог хотел блеснуть своим знанием священных текстов и зороастрийской мифологии. Не вышло. Едва Ромка, войдя в раж, стал разглагольствовать о прелестях Ардвисуры Анахиты[31] как получил ощутимый тычок пастушьего посоха и заткнулся. На его удивленный взгляд последовал совет не лезть в предметы, разуму недоступные.

Что ты с ним поделаешь? Ваххабит несчастный.

Так что питерец, привыкший к деятельному образу жизни, откровенно заскучал.

Спасали только наблюдения за Белым (забавный может выйти очерк о быке в роли сторожевого пса) да неустанные тренировки.

Вот здесь их с пастухом интересы отчасти совпали.

Фработак, когда не был занят (а занят он был с раннего утра до позднего вечера), не без любопытства глазел на Градовские занятия физкультурой. Сначала не вмешиваясь. Просто кряхтел, выражая то одобрение, то видимое неудовольствие.

Это немного бесило парня, выводя из душевного равновесия, того особого настроя, который полагался при выполнении пляски. Пару раз он даже хотел послать приютившего его человека куда подальше. Ишь, нашел бесплатное развлечение. Цирк на веревочке. Сдерживало лишь элементарное чувство благодарности.

Пробовал сменить график упражнений и заниматься в то время, когда горец должен был исполнять свои непосредственные обязанности. Как бы не так. Тот словно нюхом чуял, когда его личный «паяц» начинал бесплатное представление. Быстренько заканчивал начатое, брал в руки плошку с подкисленным молоком и, прихлебывая, созерцал спортивное действо в свое удовольствие.

Как-то раз терпение Градова лопнуло. Он намеренно стал халтурить, искажая отлаженные годами тренировок движения. Это была пародия на шиванату. Так бы отплясывал обезьяний царь Хануман, пародируя танец Натараджи (если бы, конечно, решился на кощунство).

Сперва Фработак никак не реагировал на комедию. Возможно, не понял, что над ним издеваются, решил журналист. И ошибся.

Понял это, когда обнаженные плечи ожег удар все того же пастырского посоха с загогулиной.

— Ты чего, Ангро-Майнью тебя побери?! — возмутился молодой человек.

— Не святотатствуй! — наставительно молвил пастух и для вразумительности еще раз приложил гостя, на сей раз по филейным частям.

— В смысле?..

Не понял, что драчун имеет в виду. То ли упоминание имени нечистого, то ли представленный фарс.

Оказалось-таки второе.

Положив посох на траву, горец сбросил рубаху и стал напротив Ромки.

Да, это уже не был тот доходяга, каковым он показался питерцу при первом знакомстве. Такому рельефу мускулов мог позавидовать любой профессиональный качок.

И что он собирается продемонстрировать? Парочку приемов из арсенала здешних пастухов? Интересно, это с их помощью отгоняют дикое зверье?

Фработак расставил руки в стороны. Будто орел крылья раскинул.

От кончиков пальцев левой руки, через плечи и до ладони правой прокатилась волна. Пальцы десницы раскинулись веером. Сжались в кулак. Вновь распрямились в лодочку. Волна пустилась в обратный путь.

У журналиста челюсть отвисла.

Пастух исполнял… тандаву. Причем классическую, полного цикла, а не укороченный ее вариант, использовавшийся в школе Усто ракса в качестве гимнастики.

Так что, он тоже?..

Правильно, не случайно же Спитамен-ака имел с ним дело.

— Это движение нужно исполнять вот так, — продемонстрировал горец то па, которое собезьянничал Градов.

И не успокоился, пока парень не повторил в точности так, как ему было показано. Потом невозмутимо оделся, наполнил кисляком чашу и вновь превратился в зрителя.

После этого случая журналисту стало легче. Но только с одной стороны. Прошло раздражение. И все же теперь обычный зевака стал знатоком-эстетом. Поэтому Роману приходилось прилагать немало усилий, чтобы не ударить в грязь лицом и не посрамить свою школу. Он чувствовал, что неожиданно для себя оказался на положении ученика. Как в детстве и юности. И учитель, не в пример его домуло, попался суровый, готовый за малейшую оплошность пустить в ход нехитрое, но действенное оружие.

Попробовал несколько раз поставить против палки блок. Так, как учил Усто ракс.

Не сумел. Посох все время достигал цели.

Ничего себе!

Разленился он, однако, в Северной Пальмире. Так недолго и класс потерять.

С искренним почтением и смирением попросил Мастера (именно так, с большой буквы) преподать ему пару уроков палочного боя.