Глеб назвал кафе недалеко от Ярославского вокзала. Что ж, место бойкое, скрыться будет нетрудно. Значит, он все-таки чего-то опасается...
– Через час буду, – сказал сыщик.
– Ты куда? – взвилась Ева. – Уже темнеет. Неужели нельзя хоть один вечер побыть дома?
– Нельзя. Ты же сама требовала заняться поисками Алисы! – притворно-сердито воскликнул Смирнов. – И сама же недовольна. О, женщины!
Ева надулась, понимая всю горькую справедливость его слов.
Он поспешно допил кофе, оделся и хлопнул дверью. Ну, вот! Теперь придется целый вечер сидеть одной.
От скуки она решила навести порядок на письменном столе. Чего там только не было! Среди бумаг валялись фотографии Алисы и Глеба, каких-то незнакомых людей... Вот похороны Рогожина. Вот Геннадий выходит из клуба «Русский престиж», вот зал выставки, вот «Нимфа»... Ева увлеклась.
Тем временем господин Смирнов подъезжал к месту встречи. Уже стемнело, горели огни. Гирлянды лампочек над входом в кафе раскачивались от ветра.
Глеб сидел за столиком у входа, ждал. Он заказал темное пиво и анчоусы.
– Привет, – сказал сыщик, усаживаясь.
После рыбы, приготовленной Евой, смотреть на анчоусы не хотелось. Всеслав был сыт, как лев после удачной охоты.
– Я не все вам рассказал, – наклонившись, произнес Конарев. – Раньше я был уверен, а теперь...
– Не говори загадками, – перебил Смирнов. – Ты убил того человека?
– Рогожина, что ли?
– Нет, другого. Которого собирался. Еще меня звал в помощники.
Глеб отрицательно покачал головой:
– Я не могу. Я должен быть уверен... но кое-что изменилось. Тогда, в склепе... я увидел... – Он замолчал, собираясь с мыслями, и перешел на «ты»: – Ты ведь тоже видел!
Сыщик выдерживал паузу. Излюбленный прием не подвел и на этот раз. Глеб занервничал. Он не мог разобраться, что Смирнов знает, а о чем не имеет понятия, и боялся сболтнуть лишнее. Но говорить надо было.
– Вот, смотри... – Он вытащил из кармана куртки темный металлический предмет, похожий на зеркало с тонкой ручкой. – Что скажешь?
Сыщик взял предмет в руки – похоже, это в самом деле зеркало: очень старое, бронзовое, с зеленоватыми налетами по краям. С одной стороны тонкая, изящная гравировка. И какие-то буквы.
– Что здесь написано? – спросил он Глеба.
– То ли Калхант, то ли Калхас... – ответил тот. – Я по-этрусски не понимаю.
– Тогда откуда знаешь?
– Алиса говорила. Это ее зеркало. Изображенный на нем старик с крыльями – предсказатель. Видишь, он держит что-то в руках и пристально рассматривает? Это печень жертвенной овцы.
В памяти Всеслава всплыла картина – труп Рогожина, висящий в петле, табуретка... на ней порезанная говяжья печенка; рядом валяется окровавленный нож...
Картину смерти сменила процедура похорон... скорбные лица, песок, насыпанный вокруг надгробия Прасковьи Рогожиной... рассказ художника Панина о зеркале, привезенном из Италии... Все смешалось, перепуталось, в голове зазвенело. Наверное, сказываются последствия травмы.
Сыщик осторожно потер ноющий затылок.
– Откуда у тебя эта вещица? – спросил он.
Глеб напрягся, опустил глаза.
– От Алисы, – выдавил он. – Она мне... подарила. Она вообще придавала большое значение зеркалам, называла их... пространством иного измерения. Будто бы в зеркале можно увидеть скрытое во времени, ну, что-то вроде судьбы.
Глеб явно лгал, но Смирнова сейчас интересовало другое.
– А она где взяла такое зеркало? Вещь редкая, в магазинах не продается.
– Не знаю! – разозлился парень. – Алиса передо мной не отчитывалась! Зеркало появилось у нее этим летом, после того... в общем, она показала мне его в августе...
– Какого числа?
– Точно не помню. Ближе к середине.
– Так ведь ты был на стройке! – удивился сыщик. – Работал!
– Я приезжал, – смутился Конарев. – Не мог оставить Алису одну. Мы пахали посменно, и в свободное время я вырывался в Москву. В бригаде об этом не знали. Я должен был отдыхать, чтобы производительность труда не страдала, а не мотаться где попало. Если бы узнали, меня бы уволили. Я ходил к электричке пешком, через лес, там есть короткая дорога.
– Почему ты сбежал со стройки? – напрямик спросил Смирнов. – По какой причине?
