делать, кто ему тут поможет?
Манадги за руку и плечо вытащил лунного человека из воды — а тот посмотрел на него странными затуманенными глазами, и все продолжал смотреть, словно испытывал такое же замешательство, как он сам, словно его восприятие своей вселенной было опустошено и разрушено точно так же, как у Манадги.
Тогда он отпустил существо, а оно присело у воды и начало мыть лицо и шею, и кровь стекала в чистую воду, будто предзнаменование событий, которых он так опасался.
Но теперь Манадги ясно понимал, что тащил и гнал это существо с безрассудной и безумной скоростью, оно совершенно лишилось сил, чувствовало себя отчаянно плохо — и все-таки не протестовало.
В целом оно представлялось ему достаточно смелым созданием, и совсем не агрессивным, и проявляло искреннее желание выполнить все, о чем просил Манадги. Он обрадовался, когда увидел, что оно восстановило дыхание и как будто не пострадало слишком сильно от падения. Затем оно посмотрело на него, словно бы ожидая, что сейчас опять придется продолжить эту безумную гонку. Только глазами могло оно спросить, кто он такой, чего хочет и куда они идут, задать все вопросы, которые задал бы любой нормальный человек, так почему бы и ему это не спросить? Разве не спросил бы любой человек, чего от него хотят и почему он должен куда-то идти?
И в самом деле, зачем лунный человек пошел с ним, когда намного безопаснее было бы остаться в этих страшных зданиях, и что он делал один на холме, и зачем ему было убегать от своих, этому странному существу, которое сидело и пересчитывало стебельки травы?
Может быть, Фортуна так велела, а лунный человек чувствовал это и не стал противиться.
А если это так, если это так, то осмелится ли он, Манадги, потерять то, что послал ему в руки благоприятный случай, или рискнуть безопасностью этого существа, заставляя его напрягаться сверх сил?
Он заговорил спокойно, вполголоса, даже осмелился мягко тронуть лунного человека за колено, опустившись рядом с ним на берегу ручья, он старался, чтобы голос звучал тихо и успокаивал:
— Отдохни, отдохни тут, отдышись. Все хорошо. Пей.
Можно предположить, что обычно это существо пьет нормальную воду, а не какую-то эфирную субстанцию. Он согнул ладонь ковшиком, зачерпнул воды из ручья и напился сам, и снова сказал: «Пей», чтобы оно поняло и запомнило это слово — и лунный человек повторил его, пусть нечетко и слабо.
Мало того, глаза человека на мгновение стали ясными, из них исчез испуг (если Манадги правильно оценивал выражение этого лица), они красноречиво говорили об интересе к нему — и даже благодарности.
— Иан, — сказал лунный человек, показывая на себя, и повторил еще раз.
Манадги был почти уверен, что это имя. И назвал собственное имя, повторив жест существа:
— Манадги.
— Иан, — сказал лунный человек и протянул руку, словно ожидая, что тот сделает точно так же.
— Манадги.
Он протянул руку в ответ, готовый показаться дураком, а существо схватило ее и начало энергично трясти.
— Иан, Манадги, — сказало существо, словно испытывало восторг от своего открытия. Они сидели, тряся друг другу руки, как два дурака, одинаково напуганные, одинаково испытывающие облегчение, одинаково смущенные своими различиями.
Манадги не имел представления, каковы у них обычаи и чего они могут ждать. А это существо не имело никакого представления о его обычаях и ожиданиях. Но все равно можно было держать себя цивилизованно, и он считал, что вполне правильно быть любезным с таким существом, сколь ни странно оно, — может быть даже, пришла ему в голову поразительная мысль, установить отношения ассоциации с их определенно могущественным сообществом, обладающим неизвестной силой, с существами, искусными в самых удивительных делах.
— Мы пойдем, — медленно проговорил он, показывая пальцами. — Мы пойдем в деревню, Иан и Манадги, вместе.
КНИГА ТРЕТЬЯ
I
Через открытую решетку выходящей в сад двери лениво вползал воздух, напоенный ароматом цветущего по ночам вьющегося растения вроде винограда, которое оплетало наружную стену спальни. Пробежала — клац-клац — о'ой-ана, снова крикнула, предсказывая дождь, а Брен лежал без сна и думал, что, будь он поумнее, поднялся бы и закрыл решетку и дверь, прежде чем заснуть. Ветер скоро переменится с восточного на западный, нахлынет воздух с моря и выстудит комнату. Для свежести вполне хватит вентиляционной системы. Однако ночь была душная, нагоняла вялость, он лежал и дожидался перемены ветра, дожидался без сна, а первые отблески молний отбрасывали тень решетки на шевелящуюся кисею гардины.
Фигуры на панелях решетки представляли Фортуну и Случай — бачжи и начжи. Тень от лоз снаружи шевелилась под легким бризом, который наконец наконец-то! — надул гардину, обещая прогнать жару и духоту.
Следующая вспышка осветила тень атеви, словно на террасу снаружи была внезапно трансплантирована статуя. Сердце Брена остановилось на миг, когда он увидел эту тень на блеклом пузыре вздувшейся кисеи, на террасе, где никто не мог оказаться в нормальных обстоятельствах. Брен застыл на мгновение, а потом соскользнул с кровати.
Следующая вспышка высветила решетку, уже сдвинутую дальше назад, и незваного гостя, входящего в комнату.
Брен сунул руку под матрас и выхватил спрятанный там пистолет — сцепил руки, вытянутые на матрасе, как учил его айчжи, и нажал на спусковой крючок. Отдача ударила по рукам, вспышка пламени ослепила, скрыв и ночь, и неизвестного. Он выстрелил еще раз, просто для устрашения, в слепую тьму, в звенящую тишину.
А потом не мог даже шевельнуться. Не мог перевести дух. Он не слышал, чтобы кто-то упал. Подумал, что промахнулся. Белые прозрачные гардины вдували внутрь прохладный ветер, очищающий спальню.
Руки, стискивающие пистолет, онемели. Уши заложило, он не услышал бы сейчас никакого звука слабее грома, слабее, чем скрежет замка в дверях спальни — охранники открывают своим ключом, подумал он.
А может, и не охранники… Он перевернулся, оперся спиной на боковину кровати и, зажав вытянутые руки между коленями, нацелил ствол на середину дверного проема — но тут внутренняя дверь с грохотом распахнулась, в лицо ударили свет и тень.
Охранники айчжи не тратили времени на расспросы. Один бросился бегом к решетчатой двери и выскочил наружу, во двор, под струи начинающегося дождя. Другой — безликая, посверкивающая металлом тьма — завис башней, выворачивая у него из рук пистолет.
Появились другие охранники; а тем временем Банитчи — это его голос звучал над головой — забрал пистолет.
— Обыскать территорию! — приказал Банитчи. — Позаботьтесь об айчжи!
— Табини невредим? — спросил Брен, ошеломленный и дрожащий. — С ним все нормально, Банитчи?
Но Банитчи говорил по карманной рации, раздавая дальнейшие приказы, и был глух к его вопросам.
