...Потом она долго отсиживалась в пустой читальне, пила воду, кусала губы. В ушах гудел голос Чижова, перед глазами мелькали его руки. Даже не верилось – до того все получилось нелепо и глупо.
– Ой-ой-ой! – тихонько пожаловалась она в пустоту, морщась словно от зубной боли. Заботливо осмотрела сарафан – не оборвались ли пуговицы? – и пошла на площадку искать Михаила.
Его нигде не было. Значит, он сегодня в сад не пришел. Клавдия вернулась в читальню, забралась в самый темный угол и горько заплакала, причитая шепотом.
А за городом, вдали от путей, гудков, музыки, электрического света, лежал на песчаном бугре Михаил и смотрел пустыми глазами в сонную воду. Над ним низко светили крупные звезды, отражались в реке, и вдоль по воде вспыхивала временами светло-голубая полоса.
5
Через полчаса Чижов сидел на вокзале, в буфете. Пиво не брало его сегодня. В распухшем носу он чувствовал боль, ломоту, в душе – нестерпимую обиду и унижение. Опять его обошли, охмурили, выхватили Клавдию из-под самого носа!
Кругом спорили, шумели, звенели посудой; рыча и огрызаясь, бегали потные официанты. Из кухни густо несло вареным луком. Воздух медленно желтел от вони и табачного дыма, что окутывал слоистой мглой тусклую лампочку под потолком. А народ все подваливал – железнодорожники в кожаных картузах, в тужурках с оловянными пуговицами и окантованными воротниками, пассажиры с детьми, узлами и корзинами, колхозники в запыленных сапогах. Многие приткнулись на подоконниках, а некоторым пришлось стоять прямо в проходе, с бутылкой в одной руке и стаканом в другой. Чижов снял кепку, положил рядом на свободный стул. Это его немного утешило, что есть у него лишний стул, а другие без стульев. «Занято! Занято!» – поминутно огрызался он, и было в его желтых ястребиных глазах такое, что люди отходили молча, лишь бы не связываться.
Вот здесь-то, за кривоногим столиком, под крики, шум, под бутылочный звон и произошла совершенно случайно встреча, о которой никогда не думал, не гадал Чижов.
Подлетел, сияя окнами, шипя тормозами, скорый московский поезд, постоял две минуты и, погромыхивая все чаще колесами, заволакивая звезды над станцией густым пахучим дымом, двинулся дальше, в россыпь красных, белых, зеленых огней, и за ними – в ночную степь, что дышит под шторки вагонов теплым полынным ветром.
На обезлюдевшем затихшем перроне зволинского вокзала поезд оставил только одного человека. Роста был он среднего, но в груди и в плечах очень широкий, одет в новенький серый костюм, через левую руку перекинуто было пальто на шелковой лоснящейся подкладке, в правой – держал он увесистый чемодан желтой кожи с медными блестящими замками. По виду приезжий был инженером или, на худой конец, столичным экономистом, которого служба загнала в Зволинск в командировку на два или на три дня. Он посмотрел вслед поезду, прошелся взад-вперед по перрону, задержался на минутку, точно прислушиваясь, у зарешеченного освещенного окна, откуда доносилось тонкое стрекотание телеграфного аппарата, затем направился прямым ходом в буфет. Его желтые туфли на мягкой каучуковой подошве не скрипели и не стучали, двигался он быстро, бесшумно, плавно, как тень. Привычно лавируя между стульями, никого не толкнув и не задев по дороге, он подошел к единственному свободному месту за столиком Чижова.
– Занято! – быстро сказал Чижов, придвигая стул с кепкой ближе к себе.
Приезжий спокойно взял кепку и положил ее на стол, козырьком в пивную лужу.
Чижов посинел от злобы, яростная дрожь прошла по его телу, глаза выкатились и остановились.
– Занято, говорят вам! – Чижов вцепился в стул намертво обеими руками. – Довольно нахально...
Но тут он осекся, недоговорив: на него были устремлены в упор такие же круглые, желтые, ястребиные глаза, с такими же крошечными зрачками.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом приезжий легонько потянул стул к себе. Пальцы Чижова разжались. Приезжий сел, придвинув пепельницу, закурил. Чижов уставился на него, точно стараясь навсегда запомнить сухое, темное лицо с горбатым носом, втянутыми щеками и квадратным подбородком, раздвоенным посередине. Он был, по-видимому, опытным путешественником, этот приезжий, и знал вокзальные нравы: чемодан поставил не кое-как, а между ног и прижал коленями. Брезгливо морщась, он подозвал официанта, приказал ему вытереть стол. Говорил он негромко, но веско. Официант сразу почувствовал к нему такое уважение, что даже предложил постелить скатерть. «Не надо», – сказал приезжий, небрежно махнув рукой. Блеснули желтым лучом золотые часы.
Официант побежал заказывать бифштекс по-гамбургски. Приезжий тем временем разглядывал потолок, стены. Казалось, он совсем не замечает людей вокруг, но каждого нового посетителя он встречал коротким настороженным взглядом. Пальцы его длинные, цепкие, горбатые в суставах, подрагивали на столе.
«Московская птица! – подумал Чижов – Какой-нибудь с персональным окладом... В международном приехал!..» Душа Чижова, потревоженная новым костюмом приезжего, чемоданом, золотыми часами, папиросами «Люкс» – пять рублей коробка, – начинала потихоньку ныть и тосковать от зависти. А тут еще пальто на шелковой подкладке и почему-то с дамскими квадратными пуговицами – наверно, последняя мода. «Командировочных в день рублей тридцать, – томился Чижов. – Плюснуть его сейчас по морде бутылкой!»
– Послушайте, гражданин, – сказал вдруг приезжий. – Гостиница тут у вас далеко?
– Нет у нас гостиницы... (Про себя Чижов добавил: «Не гостиницу тебе, а в пруд башкой!»)
– Как же так? – удивился приезжий. – А где же ночуют у вас приезжие?
– А вот, – сладко замирая, сказал Чижов, – здесь и ночуют у нас приезжие. На вокзале они ночуют. Вот здесь на полу... В садике еще можно, там травка, помягче...
Приезжий посмотрел длинным, пристальным взглядом и выразительно кашлянул.
– Встретил я одного человека в прошлом году, – холодно сказал приезжий. – Он тоже грубости говорил незнакомым людям. Теперь ходит на костылях.
– Потише, – ответил Чижов. – Много вас таких ездит... в международных...
– Закажите себе костыли, – сурово посоветовал приезжий.
Уши Чижова, лицо и шея мутно побагровели, но съязвить он не посмел. Кто его знает, что за человек? Не оберешься потом неприятностей.
Приезжему подали бифштекс, водку, Чижову – еще бутылку пива. И вдруг пальцы его заледенели на стакане. У прилавка он увидел Клавдию. Болтая с молоденькой продавщицей, она глазами искала кого-то среди сидящих. Заметила Чижова и с независимым видом направилась к выходу. «Озерова ищет», – сообразил Чижов. Он медленно поворачивал голову, следуя взглядом за Клавдией, считая как будто ее шаги.
Что-то кольнуло его, он быстро перекинул глаза на приезжего и застыл в удивлении. Приезжий, вытянув жилистую шею, выпятив подбородок, смотрел вслед Клавдии неотрывно и пристально, недобрым взглядом из-под широких бровей.
Клавдия вышла.
Приезжий встретился глазами с Чижовым. Это было как немая борьба: оба старались угадать тайные мысли друг друга. Чижов молчал выжидая. Он в своих расчетах не ошибся. Приезжий спросил прямо, без обиняков:
– Что это за девушка?
– Наша... Деповская.
– Давно она здесь?
– А вы ее знаете?
– Давно она здесь? – нетерпеливо повторил приезжий.
– Полтора года. А вы ее знаете?
– Может быть, – уклончиво ответил приезжий.
Чижов почувствовал зудящее изнеможение в ногах.
– А что вы знаете?.. – Какое-то колесико оборвалось в нем, соскочило, руки затряслись, лицо перекосилось.
Приезжий откинулся на стуле, закурил и холодно, испытующе посмотрел на Чижова сквозь папиросный дым.
– Может быть, и знаю. А вам зачем это?..
– Просто так. Низачем. А что вы знаете?.. – Расплескивая пиво, Чижов налил свой стакан доверху,
