С веселым отчаянием, усмехнувшись, она махнула рукой на свою работу, хотела подняться с колен и вдруг замерла, услышав скрип двери и потом шаги по коридору.
Но это были чужие шаги, не Михаила. Кто же? Неужели он прислал ответ, что не придет сегодня? Дверь приоткрылась, первым юркнул в нее сквозняк, закрутил и разогнал по всей комнате шуршащую бумагу, а следом за сквозняком вошел Чижов.
– Здравствуйте, – сказал он и привалился к дверному косяку, заложив руки в карманы, ухмыляясь загадочно и многознающе, с видом презрительного сожаления.
Клавдия молча поднялась с колен, чуть побледневшая. С минуты на минуту может прийти Михаил! Мысли мелькали, нагоняя, захватывая одна другую. Клавдия смотрела на Чижова враждебным, пасмурным взглядом.
– Долго вы намерены здесь оставаться? – спросила она.
Чижов ухмыльнулся.
– Что вам от меня нужно? – крикнула она, угрожающе шагнув к нему. Сжала кулаки, вытянула напряженные руки вдоль тела. – Уходите! Слышите! Идите отсюда! Имейте в виду, сейчас придет сюда Озеров. Если он вас застанет, я расскажу, что вы ко мне пристаете. Вам тогда не поздоровится...
– Как страшно, – ответил Чижов. – Ужасно! Послушайте, Клавочка, вы, пожалуйста, не думайте, что я в самом деле хотел на вас жениться. Вы понимаете... Вы меня ударили, Клавочка... Я вам не понравился...
– Я вас еще раз ударю! – быстро предупредила она. – Лучше уходите.
– Я вам не понравился, – повторил он. – Вы стали разборчивая, Клавочка! – И вдруг его повело длинной судорогой, он сказал, свистя сквозь сжатые зубы: – Клавочка, вспомните! В Оренбурге, говорят, вы были не такая разборчивая, Клавочка. Вспомните... Я ведь все знаю, Клавочка. Вы были не такая разборчивая в Оренбурге...
Все в Клавдии оборвалось – чувства, мысли, она стояла перед Чижовым слепая, глухая, онемевшая. Все краски исчезли с ее лица. Чижов напряженно следил за ней желтыми глазами.
– Ерунда, – сказала она с таким усилием, словно губы ее были склеены. И это слово, рушась куда-то, подобно глыбе, увлекшей за собой град камней, пробудило в ее голове слитный, утомительный шум. Это были не мысли, а только обрывки мыслей, хаотическое смешение воспоминаний, предположений, сомнений – ничего не понять! Медленно, словно бы поднимая гирю, она поднесла ко лбу ладонь, глухо и удивленно протянула:
– Та-а-ак!
– Воды? – услышала она сквозь оцепенение голос Чижова.
И в слитном шуме, что гудел у нее в голове, сразу выделился ясный отдельный звук – отдельная пронзительная мысль. Обожженная этой мыслью, она стиснула зубы, с трудом перевела дыхание.
– Ты сказал? Ты ему сказал?
Она потеряла контроль над собой, иначе она не выдала бы себя так глупо! Она сразу поняла непоправимость ошибки, когда Чижов ответил, выжидательно растягивая слова:
– Нет, не говорил. Но я могу сказать... Я могу сказать, Клавочка.
Она попробовала пренебрежительно улыбнуться. «Дура, дура! – мысленно кричала она себе. – Что ты наделала! Дура!» Чижов ждал, сосредоточенно наморщив лоб, в его мозгу шла какая-то напряженная работа. Наконец она закончилась. Чижов сказал серьезно, с глубоким удовлетворением, как человек, только что разрешивший трудную задачу:
– Вы боитесь, Клавочка.
Она независимо тряхнула головой, но он только усмехнулся и убежденно повторил:
– Вы боитесь. Я вижу. Вы скрываете, Клавочка.
– Я не боюсь. Вы ошибаетесь... Вы негодяй!
– А сами вы какая? – перебил он. – Вы меня ударили тогда. А сами вы какая?.. Вы хитрая, Клавочка, очень хитрая...
Он мстил за свое унижение, за двухспальную кровать, на которой вместо Клавдии спал Катульский- Гребнев-Липардин.
– Вы боитесь. Я вижу. Вы скрывали, а я узнал. Я все узнал. Вы боитесь... Вы и в тюрьме были...
А по коридору опять приближались шаги – на этот раз Михаила.
– Молчите! Молчите! – зашептала Клавдия, кусая белые губы.
Чижов замолчал, сел на стул. Шаги остановились у двери. Клавдия на мгновение зажмурилась. Когда она открыла глаза, Михаил уже заглянул в комнату и остановился, встретившись взглядом с Чижовым. Потом медленно перевел взгляд на Клавдию, требуя объяснения.
Михаил, конечно, заметил ее взволнованность, растерянность: Клавдия угадала его мысли так ясно и несомненно, как будто слышала их.
– Нет! – сказала она со всей силой страсти и искренности. – Миша, не то! Совсем другое! – она сжала пальцы, закинула голову, умоляя его поверить. – Совсем другое!..
Он смотрел с холодным удивлением. Он никогда не видел ее такой. Пожал плечами, подошел ближе.
– В чем дело? Зачем, собственно, я сюда приглашен? – Он избегал обращения, не зная, как ему называть Клавдию – на «вы» или на «ты». – Я полагал, мы будем говорить без свидетелей.
Последние слова он произнес громко, в сторону Чижова. Чижов уселся поудобнее, вызывающе положил ногу на ногу. Михаил, темнея лицом, подошел вплотную к нему.
– Вам понятен мой намек?
Чижов засмеялся.
– Уйдите! – сказал Михаил. – Вы слышите, я прошу вас уйти.
– Это не ваша комната, – ответил Чижов, торжествуя и наслаждаясь.
– Вы мешаете.
– А мне мешаете вы...
Сдерживаясь из последних сил, Михаил оглянулся на Клавдию. Глаза его умоляли, просили, требовали, напоминали о прошлом. Ему достаточно было только одного сигнала от Клавдии, одного слова – и Чижов со своей улыбочкой, со своими желтыми глазами вылетел бы, проламывая головой двери, увлекая за собой столы и стулья, сокрушая перила крыльца. Михаил уже весь замер в сладком предчувствии, перестал дышать; это было как тишина перед взрывом, когда палец уже на кнопке. Михаил глазами заклинал Клавдию. Она слышала его мысли: «Ну, скажи!.. Ты не должна так мучить меня! Ты видишь, как он гнусно развалился, как мерзко он ухмыляется. Скажи!» И всем сердцем, глазами, пылающим лицом Клавдия отвечала: «Да, да!» Но словами сказать ничего не могла: одновременно с горячим, бурным взглядом Михаила на нее был устремлен желтый взгляд Чижова – уверенный, торжествующий, наглый, и она цепенела. «Ну что же, скажи попробуй!» – читала она в этом взгляде.
И нужно ей было в эту минуту пойти на прямую, послушаться сердца, нужно было искать у Михаила защиты, нужно было все ему рассказать! Но она промолчала и опустила глаза.
Взгляд Михаила погас, воинственно приподнятые плечи поникли; медленно, словно отяжелев от невылитой ярости, он отошел от Чижова. Потом постоял, глядя в пол, точно вспоминая, не забыл ли что, взглянул быстро на Клавдию.
– Ну, я здесь, кажется, лишний!
Он вышел. Хлопнула дверь, потрясая здание, и по всему телу Клавдии прошли мелкие колющие волны – огня или холода, она разобрать не могла.
– До свидания, – сказал Чижов, поднимаясь. – Вы все-таки здорово испугались, Клавочка. Мы еще с вами поговорим.
Она осталась одна в комнате, оглушенная, смятая. Подошла к стулу, села и с коротким стоном бессильно уронила руки.
...Ночью она сидела в комнате на кровати, сжимая лицо ладонями, глядя сухими блестящими глазами в темный угол, где тускло светилось на стене зеркало. За все время она сказала только две фразы: «Черт знает, как мне не везет!» – и часа через полтора добавила: «Но все проходит...» И никто никогда не узнал, что в эти полтора часа она со страшным холодным спокойствием решала: стоит дальше жить или не стоит? И были минуты, когда ей думалось, что не стоит: до того безнадежно, пусто и мрачно было вокруг, до того
