— Я доставлю тебя в эдун живым, — сказал он, а затем добавил угрюмо: — У нас нет обычая держать пленников.
— Я знаю это, — сказал Дункан.
Выходит, они поняли друг друга. Ньюн осмотрел долину, раскинувшуюся перед ними. Он отмечал новые препятствия, появившиеся на изменчивой почве. Он искал взглядом возможные убежища, которые понадобятся им, когда регулы снова вернутся.
Это хорошо, что он и землянин поняли друг друга, что Дункан согласился — сейчас им лучше всего держаться вместе. Самое правильное было бы отправиться в путь утром, но регулы будут охотиться за ними по всем дорогам, а днем беглецам не скрыться от них. Так что если они и смогут попасть в эдун, избежав встречи с регулами, то только к вечеру.
Какое-то сомнение шевельнулось в Ньюне: самое простое было бы убить землянина и бежать в эдун изо всех сил.
Он выругал себя за свою мягкость, которая ставила его перед выбором — бессмысленное хладнокровное убийство или опасное путешествие с неприспособленным к Кесрит землянином. Он схватил руку Дункана.
— Слушай меня. Если ты не будешь успевать за мной, я не ручаюсь за твою жизнь, я убью тебя. А кроме того, вполне возможно, что регулы тоже убьют тебя, чтобы не дать тебе вернуться к представителю.
Затем он выскользнул из укрытия, таща за собой Дункана. Тот не сопротивлялся.
Но самолеты регулов вернулись, и не успели оба беглеца сделать по несколько шагов, как им пришлось снова искать убежище.
Долина по-прежнему бурлила. Их непрерывно обдавало кипящей водой и грязью.
В эдуне, наверное, обеспокоены происходящим. Они несомненно что-то предпринимают. Возможно, подумал Ньюн, сен'ант Дункана тоже не сидит, сложа руки. И еще оставался «Аханал», не подчиняющийся Интель.
Ньюн понимал беспомощное отчаяние землянина. Ведь из всех, кто обладал какой-либо властью на Кесрит, оба они были самыми незначительными. И регулы, которые обычно не убивали, сейчас пошли на это. Гнев, страх или что-то еще заставило их перейти границу между врожденной трусостью и необходимостью защищать свои интересы.
17
Слышалась стрельба — землянин, проведший большую часть жизни на войне, не мог ошибиться.
Ставрос развернул тележку, чтобы посмотреть в окно, и увидел огни самолетов, кружащих в небе.
Пальцы нащупали клавиатуру пульта. Управление было очень простым: элементарная серия кодированных сигналов, заложенных в память пульта. Регулы, которые приспосабливали пульт для Ставроса, не скрывали своего презрения к существу с такой короткой памятью.
Ставрос не был типичным представителем человеческой расы, он не был типичным с самого своего детства на Килуве, во время службы в Ксенологическом Бюро на Галлее, когда произошел первый контакт. Языки для него не представляли трудности, как и чужие обычаи, и он не стеснялся своей провинциальной недальновидности, одинаково присущей и землянам, и всем остальным.
Он был подлинным сыном Килувы — и ни земляне, ни регулы не замечали его отличия от подлинных землян: удаленная колония, населенная религиозными традиционалистами, считавших письменность грехом, а образование и обучение — навязчивой идеей. Он родился на Килуве за сотню лет до того, как планета погибла в войне с мри.
Множество килуванцев пошли на службу к землянам, и за сорок лет многие из них умерли или были убиты. Ставрос остался жив. И именно то, что он был родом с Килувы, привело к тому, что он начал изучать расу, которая приказала уничтожить планету. Это сделали регулы руками мри. И он начал изучать регулов, мышление которых был именно таким, к какому стремились жители Килувы. И регулы уничтожили все, что было создано на Килуве. Его университетские преподаватели называли это «ритмом справедливости»: подобное уничтожает себе подобное. И теперь уроженец Килувы пришел сюда, чтобы сменить регулов — ритм повторился, снова столкнув две расы.
Он изучал жизнь и природу регулов, наблюдал их обычаи, манеры поведения, холодность, амбиции, преклонение перед разумом. И постепенно его страх перед ними сменился пониманием и даже возвышением над регулами. Он начал понимать их биологию, общественный строй, взаимоотношения между старыми и молодыми, между родами, ему стали понятны вражда и соперничество родов.
Земляне заключили договор с Хольнами, но Хольнов внезапно сменили Алани, которые однако подтвердили, что договор остается в силе.
Во всяком случае, на словах.
Теперь пришло время узнать правду. Долгие часы, весь день и вечер, он отсиживался, прикрывая всяческими отговорками отсутствие Дункана. Время шло, и Ставрос все более убеждался, что Дункан что-то обнаружил, иначе тот бы уже вернулся. Но когда пришла ночь, а Дункан не вернулся, Ставрос понял: что-то произошло.
Регулов уже было невозможно обманывать. Они могут убить офицера планетарной разведки и не сообщить об этом в утреннем рапорте. И земляне не смогут сесть на Кесрит без разрешения Ставроса. А он не мог быть уверен в мире, не мог быть уверен, что сопротивления не будет.
Регулы хорошо знали это.
Ставрос сидел и слушал стрельбу, зная, что пока она продолжается, Дункан скорее всего жив.
Ставрос всегда был политиком, он управлял новыми мирами, основывал университеты, разрабатывал стратегии войн и мира, он был дипломатом, он направлял тысячи таких, как Дункан, на сотнях кораблей в самые горячие места Вселенной, где те гибли, добывая землянам славу и новые колонии.
Но сейчас он слушал стрельбу, и правая рука его сжималась в беспомощном отчаянии — левая по- прежнему не слушалась его. Он был привязан к креслу. Ему оставалось только терпеливо ждать.
В порту произошла новая катастрофа. Перехватив несколько сообщений регулов, он понял, что там приземлился какой-то корабль, очевидно не дружественный регулам.
Земляне, соперники регулов или мри. Он мог предположить, что задержало Дункана. Не ввязывайся в столкновения, сказал он Дункану, хорошо зная, что тот мало что мог сделать. Однако Ставрос ощущал, что атмосфера в Номе продолжает сгущаться. Очевидно что-то произошло.
Регулы сделали что-то недозволенное. Интересы землян в опасности. И он ничего не может сообщить землянам, когда те прибудут.
Ставрос никогда не поступал опрометчиво, но когда требовали обстоятельства, он мог быть быстрым и решительным. Он решил, что пришло время действовать самому и не рассчитывать на регулов; пришло время узнать правду.
Он пробежал пальцами по клавиатуре пульта, развернул тележку и открыл дверь. Он проехал через комнату Дункана, выехал в коридор и повернул направо.
Молодой регул увидел его и забормотал, что выезжать не положено. Но Ставрос даже не взглянул на него. Он четко управлял тележкой и ехал по коридору в ту часть здания, из окон которой был виден порт. Здесь он остановился, открыл защитные экраны. В окна хлынул свет.
Действительно, новый корабль.
Где-то вдали виднелись облака белого пара, освещенные прожекторами летающих на низкой высоте самолетов.
«Эх, Дункан», — подумал он с облегчением.
Молодой регул, пыхтя, приблизился к нему.
— Старший землянин, — проговорил он, — мы очень сожалеем, но…
«Бай Хулаг. Где?» — спросил он с помощью экрана. Молодой регул почтительно отступил. — «Юноша, найди мне бая!'
Тот сорвался с места так быстро, как только могли регулы. Ставрос снова развернулся и поехал по коридору, затем по трапу — вниз, на первый этаж, куда их обычно не пускали.
Здесь он перешел на ручное управление и двинулся через испуганную толпу молодых регулов. «Мри», — слышал он, и: «корабль мри»… — и: «осторожно»…
