тебе двадцать лет, и ты ещё студент, да к тому же ведёшь совершенно не семейный образ жизни, становиться отцом как-то не хочется.
– Я думаю, ты должен жениться на мне, – говорит она.
– Да?… Слушай, зайка, я рад вообще-то. Но мне подумать надо. Не, жениться-то – это само собой! Я о деталях подумать хочу.
Когда она ушла после долгих разговоров и объятий, я хотел взорвать самого себя. Потом вспомнил, для чего нужна взрывчатка. Вспомнил четырнадцать слов. Вспомнил о демографическом кризисе. Вспомнил о моей ненависти к абортам. Вспомнил прекрасные лица Русских детей. Вспомнил чурбанских детёнышей, которых всё больше, и которым возможно некому будет противостоять в будущем. Вспомнил об идеале Арийского мужика – суровом воине и труженике, отце большого семейства. Всё, детство закончилось! Пиздец!
Я хочу, чтобы мой ребёнок жил в лучшем мире!
То, что я делаю, можно использовать как бомбу, но мы решили использовать её в качестве детонирующей шашки. Моя бомба не уступает по мощности тротиловой такого же веса. Она обладает одним достоинством: она не обнаруживается специально тренированными собаками. Объяснение простое: практически все промышленные взрывчатые вещества изготовлены на основе нитросоединений, на запахи которых и натасканы собаки. Моя же взрывчатка пахнет ацетоном и уксусом и легко маскируется. Но для нас этот факт пока не имеет значения. Аммонал привлекает внимание собак, но его гораздо проще делать, и он не менее мощный. Аммонал взрывается только при помощи другого взрыва, причём существует минимальный объём аммонала, который удастся сдетонировать – несколько килограммов. А такой объём может использоваться только для довольно крупных диверсий.
Взорвать синагогу, взорвать мечеть, взорвать рынок, взорвать клуб, где тусуют недочеловеки, взорвать еврейскую гимназию, взорвать милицейский участок, взорвать дом продажного правительства, взорвать антифозный концерт, взорвать общежитие для студентов из жарких стран, взорвать жидовский торговый центр, взорвать стройку, кишащую таджикскими рабочими, взорвать цыганский наркопритон, взорвать американский банк, уводящий наши деньги, взорвать публичный дом, взорвать съезд антирусской партии демократов, взорвать шахидок, которые хотят взорвать тебя, взорвать фабрику, загрязняющую природу, взорвать посетившего наш город президента Россиянии, взорвать сознание обывателя…
На соседней улице есть ещё один домик, напичканный взрывчаткой, хотя вероятность взрыва там практически отсутствует. Эти парни закупили в хозмаге аммиачной селитры, сразу несколько мешков. Можно удобрить громадное поле, если использовать это по назначению. Также они запаслись древесным углём, счищали недогоревшие головёшки из костров, которые, кстати, в городской местности не так просто найти. Жгли и сами… И наконец, они спёрли со стройки алюминиевую пудру. Её там смешивают с олифой, чтобы окрашивать столбы и крыши.
Надо смешать примерно семьдесят пять процентов селитры, двадцать процентов угля и пять процентов алюминиевой пудры. Все вещества тщательно просушены заранее, измельчены и перемешаны. Это и есть аммонал. Его качество прямо зависит от степени измельчения и однородности смеси. К этой смеси добавляют процентов пять от её массы солярки, помещают её в большую кастрюлю с крышкой, меньшей по размеру. Крышка здесь – как поршень. Его необходимо сжать. Насыпают в кастрюлю немного смеси, накрывают крышкой и хуячат сверху кувалдой. И ещё, и ещё. Не бойся, не ебанёт. Для детонации необходимы гораздо более суровые условия. Ну, в принципе, можно не кувалдой, а сжать в тисках или домкратом. В результате получается цилиндр, спрессованный настолько, что он не раскалывается при ударе об асфальт при падении с высоты твоего роста.
В центре этого цилиндра будет проделан канал, куда будет вставлена моя детонирующая шашка. Она тоже должна быть очень мощной, иначе аммонал не сдетонирует, а просто разлетится на куски. Поэтому стараюсь. Бомба ждёт.
Взорвать систему…
5. Тусовщик
Я выхожу из автобуса на площади. Дальше надо ехать на другом или идти пешком, что более вероятно в такое время. Полдвенадцатого ночи. Мороз, ветер, звон звёзд в темноте. А на мне достаточно лёгкая одежда, потому что день предполагал активные движения. Но я не из тех, кто боится холода. И уж точно единственный в только что разошедшемся мобе, кто не идёт домой, а собирается гулять дальше. Гулять после убийства. А что, у меня есть уверенность, что всё сделано без палева, так почему бы и нет?
Сегодня была забита целая музыкальная группа, играющая в стиле grindcore. Мы ворвались на их репетиционную точку с кусками арматуры, топорами (это новая мода такая – носить топор), ножами и подобными аргументами. Всё было сделано в одну минуту. Три музыканта и три их товарища, которые были такими же уродами, были превращены в безобразные куски мяса, сочащиеся кровью и мозгами из глубоких дыр различной величины. Весь пол был залит кровью, потом мы долго оттирали подошвы о снег. В общем, всё в лучших традициях их же собственных грайндкоровских песен. Но пели они не только про мясо и говно, но также совались в политику. «Мочи нациков» и всё такое. Когда они разводили антифашизм со сцены, то вряд ли думали, что на их концерт death metal и grindcore групп от нечего делать может зайти НС музыкант. Я вообще-то нормально отношусь к музыкальной стороне групп таких стилей, но когда кто-то начинает гавкать откровенно антирусские идеи, что у них порой случается, то и я думаю уже не о музыке.
Вообще тенденцию антифашизма в грайнде заложили говноеды Napalm Death, которые и считаются родоначальниками стиля. Конечно, и здесь встречаются Правые группы, но уродов гораздо больше. Я не понимаю, почему московские соратники до сих пор не убили антифозных говноедов из Not like most records. Надеюсь, наши действия подтолкнут их к этому.
После подобных акций парни обычно сразу едут домой, чтобы снять нервное и физическое напряжение. Лежат в ванной, пьют пиво и слушают баллады или фолк, проводят время с девушками, ну кто как… зависит от конкретного человека. Я иду домой, только если что-то проходит не так, когда боюсь, что попаду в розыск. А сегодня пятница, по пятницам я обычно хожу в клуб. И акция прошла отлично. Поэтому я иду в клуб, и надеюсь, что мелькающие в свете стробоскопов девушки вытеснят из головы до сих пор стоящие перед глазами обезображенные трупы.
У клуба я встречаю Никитоса и Масела, это постоянные тусовщики, но нормальные парни, в будние дни бытовые националисты, сетующие за бутылкой пива на хачиков, но никогда сами бы не пошедшие на агрессию. Здесь же об этом даже вспоминать бесполезно – все их мысли о девушках.
– Олег, пошли вон во дворике нашу водку допьём, а то ведь в клуб не пронесу, – говорит Никитос.
Мы доходим до лавочки во дворике у клуба, и Никитос достаёт из внутреннего кармана куртки литровину водки.
– Ого! Да мы же нажрёмся!
– Ни чё! Здесь всего-то чуть больше половины осталось.
– А есть чем закусить?
– Нету.
– Бля, придётся рукавом занюхивать!
– Вон, снег хавай.
– Ага, бля, с собачей мочой что-ли?
– Ладно, держи стакан.
Он разливает в пластиковые стаканчики и мы пьём. Холодная водка
