поэтому, возможно, я про неё ничего кроме названия раньше не слышал. Боб занимается там тем же самым, чем и я. Говорит, тоже работать напряжно, хотя я уверен, что у меня тяжелее. Что у них намного лучше – нет такого давления корпоративной системы, контролирующей каждый твой шаг. У них проще, может быть даже по домашнему как-то. Ну это только мне так кажется, Боб тоже напрягается системой своей корпорации. Он говорит, да, у вас труднее, но зато никто не сомневается в том, что ваша корпорация круче всех и работать в ней дико престижно. И платят наверное дохуя, а? Я говорю, нет, так себе платят. За такую работу надо вдвое больше платить. Короче идём, сравниваем всё, вплоть до тонкостей, обоим дико интересно. Я даже забыл, что сначала хотел расспросить его совсем о другом – о его вкладе в Правое дело. Под конец спросил и об этом.
– Это на самом деле важно для меня, это моя жизнь, – говорит он. – А работа в корпорации – это так, чтобы деньги были.
– Ну у меня так же, – говорю. – Только работой я ещё хочу достигнуть определённого социального статуса, продвинувшись по карьерной лестнице, а потом использовать это для борьбы.
– Ну у вас это может и возможно, а у нас какой статус? Да и заебёшься ты с этим, мне кажется…
Мне так не казалось. Не успел обсудить это, так как Боб объявил, что подходим к месту. Ник уже давно отключил телефон и беседовал с Журналистом.
– Неужто на классическом месте – у детского садика? – спрашиваю я.
– Нет, но типа того, – говорит Боб. – На детской площадке рядом с теремком.
Я думаю, что это, ностальгия по беззаботному детству что ли, что многие ушлёпки так любят тусить на местах, предназначенных для детей?
Боб попросил нас подождать, пока он сходит, посмотрит, на месте ли уёбки. Когда он удалялся в сгустившихся сумерках, я понял, что хоть он и не такой здоровяк, каким я его представлял, но силушки-то хоть отбавляй! Сплошные мышцы, отнюдь не надутые, как у бодибилдеров, но витые, как у человека физического труда. Да и навыки боя наверняка на высоте. Ну, скоро увидим, если конечно мне будет до того, чтобы смотреть по сторонам. Обычно, орудуя ножом, я особо не оглядываюсь…
– Откуда берутся антифа? – спрашивает Журналист.
– Ясно откуда! – говорю. – В обывательском обществе их в своё время послали на хуй, потому что они чмыри, вот у них и появился протест в душе. Хотели стать скинами, но так как чмыри, сопляки и дегенераты, то и скины их послали. А тут, хоп! – тусовка таких же чмырей с иллюзией протеста – они кого угодно к себе принимают, даже последнего бомжа, антифа поебать! К ним очередной чмырь примыкает, так они набирают численность до той поры, пока их не заметят. Тогда их вырезают, стало быть это хорошо, что они сбиваются в кучки, сразу многих вальнуть можно. Это работа по очищению общества от чмырей. Врубаешься?
Журналист кивает с лицом, выражающим осознание поднятой темы. Блин, я думал, это и так всем понятно.
Уже почти совсем темно. Мы стоим рядом с нежилой кирпичной постройкой непонятного назначения, вокруг деревья, под которыми ещё темнее. Место безлюдное, судя по запаху где- то недалеко помойка. Скулит собака. Из-за домов с трассы доносится шум проезжающих машин. Ни один лист на дереве не шелохнётся. Мы молчим и ждём.
Через пару минут Боб вернулся.
– Восемь щей, – говорит. – Пиво сосут. Как раз по двое на каждого.
– Замечательно, – говорю.
– Достаём орудия труда, – говорит Боб.
Я достаю свой тесак, который сразу вызывает улыбку у всех. У Боба нож поменьше, но качественней – охотничий. У Ника опасная бритва. У Журналиста молоток.
Идём за Бобом не говоря ни слова. Идём тихо. Боб останавливается у угла постройки. Кивает за угол. Я выглядываю. Стоят. Каждый из нас осторожно выглянул, чтобы оценить расстояние. Нас точно не заметили, уже совсем стемнело, да они и не озираются.
– Победе Слава! – шёпотом говорит Боб.
Мы выбегаем из-за угла и стремительно преодолеваем метры, разделяющие нас. Я держусь сбоку. Один из антифозов стоит ко мне всё ещё спиной. Я загоняю нож ему под рёбра, а в этот момент рядом уже стоит крик, возня, шум драки. Я вынимаю нож из опадающего тела. Второй шафка с ужасом смотрит мне в лицо и уже разворачивается, чтобы убежать. Я перепрыгиваю через первого, который хрипит на земле, в это же время замечаю, что один из антифа убегает куда-то в темноту. Но я настигаю своего второго и бью ножом ему сбоку в шею. Он, несмотря на это, всё ещё пытается удирать, видимо удар был неудачный. Я втыкаю нож в его спину. И ещё раз. И ещё. Чувствую, как нож иногда попадает по рёбрам. Шум, ор, адреналин. Уже лежащему я бью сверху ножом опять в шею и разворачиваюсь.
Первым делом вижу, как Журналист хуячит молотком чела с окровавленной башкой. Тот воет и пытается вырваться, но рядом стоит Боб почему-то без ножа и делает ему подсечку. Я бью в этого чела ножом, и он уже не воет, а конвульсивно глотает воздух. Кровь в лёгких.
Ник херачит бритвой шафку, на которого посмотреть страшно, даже в темноте видно, что он весь в порезах. Щека свисает вниз, обнажая окровавленные зубы. Лучше бы он сидел дома! Бритва разрезает горло и чел падает.
Семь тел под нами. Я даже не заметил, как некоторых из них завалили. Что значит многолетний опыт – в минуту разделались с превышающим численно противником!
– Один убежал, – говорю.
– Не думаю, – говорит Боб.
Он идёт туда, куда бежал шафка. Я за ним. Пиздец! Тело лежит на травке, а из шеи сзади у него торчит нож Боба. Боб вынимает нож и вытирает о тело. Я понимаю, что держу свой окровавленный нож в руке, смотрю на него. Потом тоже вытираю об одежду трупа.
– Пора ноги делать, – говорит Ник.
Мы бежим за Бобом по тёмным закоулкам. Он знает эти места.
Я не играл в футбол уже несколько лет, со школы. И вот предложили. После работы переоделись, пошли на поле. Мужики, парни, это всё работники Корпорации. Едва вышли на поле, дождь ливанул как из ведра. Но решили играть несмотря ни на что.
Для начала я встал в ворота, посмотреть хоть как играют. Пару мячей отбил, пару пропустил, стал замерзать, напрочь мокрый. Поменялись, начал бегать и сразу разогрелся.
Игра была замечательная, не будучи знатоком футбола я не смогу описать всего, что там было. Забил два гола, просто хорошие пасы были. Сразу почувствовал, что играть разучился, мяча не чувствую. Но это было пофиг, там многие играли на этом уровне, всего человека три только показали высококлассное владение мячом. Люди шли играть кто для «сплочения коллектива», кто просто размять закостеневшее от офиса тело, кто из любви к спорту. Мне было просто интересно посмотреть на этих людей в неформальной обстановке. И это было здорово, многие оказались совсем другими, чем я их представлял. Система Корпорации тоже сковывала их, и только здесь, на поле, освободившись от галстуков, они показали себя. Не удивительно, что здесь не было ни одного начальника, им предлагали, но они не захотели даже на время становиться равными с нами.
После игры мы прошлись по улице с Михалычем. Ему уже за сорок, но спортсмен он фанатичный. Ходит в спортзал. Так уж получилось, что он рассказал, что в тот зал ходит и Алёна – самая красивая девушка Корпорации. Он рассказал, как она занимается на тренажёрах, выкладываясь на все сто.
Алёну я заметил сразу же. Потрясающее лицо, просто ангельское, всегда улыбающееся, потрясающая спортивная фигура, подчёркиваемая модными шмотками. Работает не в самом
