человеческой психики, если её носитель, разумеется, сумеет обойти алгоритмы встроенного бортового компьютера. «Мозг – это ЭВМ. Тупая машина для подсчёта сдачи. Возможности же человека безграничны. Но через внешнюю притягательность логических систем бессмертная душа разменивается на пятаки для автомата с газировкой. Которую и пьют-то не от жажды – а по вековой привычке».
– Кто такие алголитмы?
– Алгор-ритмы? Последовательность… Нет. Не так. Что ты сейчас должна делать?
– Есть кашу и спать.
– А ты что делаешь?
– Сижу на твоей телитолии.
– Вот! Есть кашу и спать – это алгоритм. Сидеть на моей тер-р-ритор-р-рии, – рычал Андрей, – это не р-р-размениваться на пятаки! Моя тер-р-ритор-р-рия – моя вселенная. Нарушая алгор-р-ритм, ты оказываешься в др-р-ругой вселенной.
– Кто такая вселенная?
– Вселенная – это ты.
Бывший математик. Или физик?.. Кто они после физмата? А потом после предприятий ВПК?
Преподающий в техникуме пенсионер. Упорно именуя внучку Полиной, рассказывал ей о подобии микро– и макрокосма.
Что важнее – кармические правила или обычные человеческие сантименты?
– Ты можешь! Я же видел, как они молчали!!! Ты-то не считаешь меня старым шизофреником? А, ладно. Сделай оленьи глаза. – Соня делала деду умильную рожицу, и он смеялся, а однажды даже заплакал. – Я же говорил – «Полина»!
Но гораздо чаще он рассказывал ей о Ньютоне, Фарадее и Максвелле. О белых карликах и чёрных дырах. О калибровочной теории и скрытой массе. О Резерфорде, Кембридже и Гарварде. Сонечка полюбила математику и физику с такой непосредственностью и силой, на которую способна лишь бездомная собака, внезапно обретшая Свою Будку.
Но она повзрослела. А школьные предметы так же отличались от метаморфоз, творящихся в её вселенной, как пьянчужка с Курского вокзала от Шарон Стоун. Она не могла это учить. Брезговала. Чёрная пасть несправедливости в первый раз больно цапнула Сонину душу. Она заказывала миры, а ей подавали дохлых червяков. Разумеется, Соня исправно получала свои пятёрки – но чисто механически. Если уж вынужден глотать гельминтов в плену Северного Вьетнама – делай это быстро и не запоминай надолго.
Н2О – она везде Н2О. И в грязной луже, и в горном альпийском источнике, и даже обращённая волной в недрах далёкой звезды. Но одни и те же молекулы в разных вселенных различны.
Они с дедом дружили с её двух до семи.
Андрею не сиделось на месте, и вся орда дружно переезжала за ним. Он их пугал, и он их притягивал. Он был тем самым сверхплотным веществом, по мере приближения к которому пространство изгибается и становится похожим на воронку. Им было страшно, но они не могли иначе. Соне было страшно вместе со всеми, но она всегда хотела заглянуть в «бутылочное горлышко».
Дед лишь однажды оказал Сонечке публичное внимание. Помнится, ей было лет пять или шесть. И у неё было повышенное внутричерепное давление. Оно случалось несколько раз в Сониной жизни и позже, но тогда был первый эпизод.
Сильно повышенное черепное давление – это когда голову сверлят изнутри.
Мать, отец, бабка и медсестра гонялись за Соней по всему дому, пытаясь сделать укол. Она уходила от них, выкидывая фортели, покруче, чем реактивные истребители на авиапараде, и с таким же рёвом. Пару раз её ловили, но упускали. Уколоть кого-то, кто бьётся головой об стену – и это не метафора, – колотит ногами во что попало и орёт «ненавижу, чтоб вы сдохли!» – это та ещё задача. И тут в дом зашёл Андрей. Все онемели, кроме медсестры, которая не была в курсе семейных хитросплетений. Дед рявкнул медицинскому работнику: «Заткнись!» – и вытащил из-за спины пластмассового крокодила:
– Резерфорд. Он нашёлся. Ты оставила его у меня в Будке. Пойдём ко мне.
И они пошли.
И Андрей сделал Сонечке укол. И она уснула у него на диване. Он укрыл. И, как всегда, долго рассказывал что-то. Про математика Нэша, теорию игр и про Гарвард.
«Дед умер. Бабка умерла. Я выросла».
Это вешки.
Между ними были шаги, шорохи, повизгивание Сониных вселенных и жёлтая муть времени.
Поволжье.
Москва – в оттенках крутых волжских берегов.
Одесса, плывущая по фарватеру Кутузовского проспекта.
Поволжье с запахом моря… Бесконечная вереница детства. Вкусные мечты. Соня никому ничего не говорила и не объясняла. Лишь однажды, сделав исключение, поведала кому-то, что до сих пор, если закроет глаза, то как будто кусает что-то резиновое, видит огни порта внизу и чихает от пыли и акаций… Человек насторожился. И Соня перестала рассказывать навсегда.
«Я совсем не выросла».
Пока не появился один сумасшедший в формате Вин Дизеля. Он легко мог швырнуть дубовый комод через всю комнату. Рассказывал ей о Вселенной так, будто её и создали вчера и только для того, чтобы он смог ей об этом рассказать. Вся родня – вне зависимости от пола и возраста – вела себя с ним, как дети своих детей. И он презирал любые напитки крепостью менее сорока градусов, за исключением родниковой воды и зелёного чая.
Начало их жизни было коротким, как штрих карандаша неродившегося художника, – он сказал:
– Пойдём ко мне.
Но она была уже достаточно взросла и набита разменянными пятаками. Поэтому спросила:
– Куда?
Он ответил совершенно серьёзно:
– Домой.
Соня очень любит рассказывать ему про свои вселенные.
«Теперь я никогда не вырасту».
А он отвечает, что это уже – высший пилотаж!
А Гарвард?..
А что – Гарвард?
Континент такой есть прямо на глобусе. То есть – на земном шаре. На континенте написано: Северная Америка. В Северной Америке есть Соединённые Штаты. А в Соединённых Штатах – штат Массачусетс. В Массачусетсе – столица. Город Бостон. А в городе Бостоне – река Чарльз. Та, где Сонечку Джош с Майклом катали вдоль и поперёк. Вдоль – потому что вечером очень красиво. А поперёк – потому что мосты. А за рекою Чарльз есть городок Кембридж. Он как бы тоже Бостон, но не совсем. Как Бирюлёво, например, или Мытищи. Только в Бирюлёво в основном спят, а в Кембридже – живут, потому что там и работают. В Массачусетском технологическом, из которого Воннегут. И – внимание! – Гарвардский университет. Собственной, овеянной романтическим флёром из дедовой Будки, персоной.
Пачка «Мальборо» в Кембридже стоит почти на два доллара дешевле, чем, к примеру, в Бруклайне. Учёные много курят – «дымок добавляет скорости», ха-ха.
А ещё в Гарварде есть шикарный, потрясающий Book Store, в котором можно долго и тупо бродить, пить кофе и вообще. Курить, что правда, можно только на улице. Поэтому все мостовые Кембриджа к вечеру усеяны бычками. Которые к утру чудесным образом исчезают.
В Кембридже есть публичные библиотеки. Газета «Кембридж-Кроникл». Школы, Торговая Палата. Есть даже общественное телевидение.
Началось всё это в 1630 году, когда семь сотен пуритан с гиканьем попрыгали с высокого борта парохода. Растянули шатры, сварили кофе на костре и завалились спать на тюках. Получилась Massachusetts Bay Colony.
