бронированные переборки, не уносится с радостным улюлюканьем-свистом в ничто вырвавшийся из корабельного заточения воздух, зато возобновили свой муторный зудёж так называемые колокола громкого боя.
Самым неприятным из открытий оказалась звонкая долбящая боль – словно бы этакое огромное торопливое долото норовило скоренько отколоть от студента Чинарёва левую треть головы и левое же плечо… или как будто студент Чинарёв с разбегу грянулся обо что-то высокое, угловатое, жесткое, да так и застыл, влипнув в негаданную преграду.
По некотором размышлении вторая идея показалась ему перспективнее. Вот только оценить как следует её правдоподобие не удавалось: зрение было законопачено непрошибаемой темнотой. А дедуктивный метод давал сбой за сбоем. Во что можно было врезаться в пустом коридорном тоннеле? Разве лишь Виталий вконец изнемог под Леночкиной тяжестью и решил приостановиться да поудобней закинуть за спину свою фигуристую длинноногую кладь? Пожалуй, это единственное объясненье… Как бы только проверить? Ах, ч-чёрт!!!
Он вдруг вспомнил, что наделён осязанием. Правда, руки вздумали было артачиться и словно бы закоченели, но… Несмотря на показное пренебрежение юной Халэпой, Чин-чин отлично знал, какова Леночка на ощупь во всех её мыслимых и немыслимых местах. И теперь он сразу понял: то, обо что его, студента-пратиканта Чинарёва, грохнуло – это не Лена. Это больше всего походило на… на… а-а-ах, будь ты всё трижды по трижды проклято!!!
По глазам резануло дёргающееся окровавленное лезвие – всего-то навсего приоткрылись, наконец, веки и в зрачки ворвалась мерная пульсация багрового алярм-индикатора на входном люке блокшивской рубки.
Так-то, ты, практикант! Вот поэтому всевозможнейшие инструкции, уставы, законы и прочие постановления в один голос орут благим матом о разнаикатегоричнейшей недопустимости употребления спиртных напитков в условиях искусственной гравитации. Они, уставы-постановления, как ни странно, не всегда и не все пишутся дураками. Гораздо чаще они пишутся ДЛЯ дураков. Для самоуверенных невежественных дураков. Таких, как ты.
Полный стакан текилы. Залпом. С устатку. С бессонницы. Наволновавшись. В условиях искусственной гравитации, да еще и в зоне действия гипнопассиватора (тот, конечно, работал всего лишь на штатном минимуме, но в плюсах с остальным и минимум не подарок). Вот и будьте благолюбезны получить результат: «утрата самоконтроля, поведение, сходное с сомнамбулизмом и лунатизмом, активное галюцинирование, сновидения наяву…» Вот тебе напророченные Извергом ощущения, которые хуже любой выволочки. Вот тебе твои снообразные вспоминаньица о Сумеречных Кварталах, и героическое самозаклание армад-командора, и прочее, что ты успел нагалюцинировать, сомнамбулируя по сигналу тревоги в рубку управления. Козёл…
В рубке оказалось спокойно и тихо – это было единственное место, где не измывались над человеческим слухом скрежещущие «колокола».
А ещё в рубке оказалось пусто. Единственным живым существом здесь был Изверг, колдующий возле пульта. Нет, отнюдь не возле главного пульта, бывшего ходового, который, небось, ни разу не оживал с тех пор, как этот корабль переоснастили под блокшив. Изверг деловито колдовал над мерцающим многоцветьем сенсоров чиф-комповского контактора. Физиономия экс-космоволка малость смахивала на невзбитую подушку; траченые залысинами и сединою волосы свалялись в этакий лихо заломленный потёртый берет, но вообще Вэ Бэ Изверов вполне соответствовал имиджу героического аса при исполнении. Даже комбинезон был на нём надет не рабочий, а форменный, со знаками различия – правда, не армад- командора, а всего лишь линкор-капитана, но изрядному количеству прославленных асов и такое «всего лишь» видалось только в сладостных снах.
Когда Чин ввалился в рубку (именно ввалился, зацепившись обо что-то ногой и едва не брякнувшись на четвереньки), Изверг сперва прирявкнул: «Тихо, ты!», а уж потом зыркнул через плечо, да так и застыл с нелепо вывернутой шеей и бровями, вздёрнувшимися чуть ли не к самой макушке.
Обозлённый на собственную дурацкую оплошку с текилой (а, следовательно, и на весь прочий мир) Чин хотел было поинтересоваться, не ожидал ли Виктор Борисыч вместо практиканта узреть Горпигорскую королеву-девственницу, или, скажем, Горпигорского же супермакроглиста. Хотел, но так и проглотил невыговоренную дерзость, поскольку вовремя додумался до причины Изверовского ошеломления. Сперва мордой об пол (это когда с койки), затем мимо проёма об стену и чуть позже – с разбегу об закрытый люк. Ну и видик, небось, у этой многострадальной морды…
Судорожно облизав губы (верхняя была раза в два толще нижней и изрядно болела), Чин-чин принялся мямлить что-то вроде «студент-практикант имярек по сигналу боевой тревоги прибыл…»
– Хреново вас учат в вашем училище, – пробурчал господин линкор-капитан, вновь отворачиваясь к дисплею. – Ты не член экипажа. По алярм-распорядку место всех нечленов экипажа – в спасательной капсуле.
– А Лена с Виталием? Они в этой… в капсуле? – ценой немалых усилий Чин всё-таки сумел заставить свой расквашенный рот издавать почти вполне членораздельные звуки.
– Они в своих кроватках, – нарочито неспешно ответствовал Изверов. – Спят. Пассиватор в каждой каюте – удобнейшая затея, доложу я тебе.
Пару секунд Чинарёв переваривал услышанное. Потом попытался спросить:
– А почему я не?.. То есть почему?..
– По качану, – экс-космоволк упрямо цеплялся за свой архаичный имидж. – Да, половина из них – сверчок Лиги, а вторая половина может быть вообще… ладно, это не главное. Главное вот: несмотря на вышеизложенное, мне их жалко. Капсула-то – одно название, что спасательная. Как-то мне слабо верится, что ЭТИ (кивок на дисплей) дадут спасалке уйти. Клали они на Харьковскую конвенцию, они по-любому будут кончать всех. Для гарантии. Да и свидетели им нужны, как роботу биде. Так что пускай себе ребята спят и не ведают.
Изверов замолк, резко шатнулся к дисплею. Чин только теперь удосужился осознать, что пользовательское кресло трансформировано в некое подобие полуложа. Сидеть в таком было не шибко удобно, зато при малейшем толчке пользователь помимо желания (а при необходимости и вопреки оному) откинулся бы в надёжный амортизатор, не мешающий контролировать изображение и поддерживать с компом саунд-контакт.
Тем временем Изверг, почти воткнувшись носом в монитор, продолжал свою проповедь:
– А вот ты… Ты вроде как спасаешь человека, предотвратившего колоссальную гнусность на Центавре- 6; помогаешь интерполовской программе защиты свидетелей… по сути ты помогаешь правосудию… Только всё это… «Чеканным шагом к светлой цели он шагал – во благо тех, кого дорОгой затоптал» – это ведь тоже из Молчановских сочинений? Вот и хлебай до конца то, что сам же заваривал. Понял? Хлебай! До конца!! Пока ложка о донце не заскребёт!!!
Выискав в своих недоизбавившихся от дурмана мозгах единственный способ сбить накатывающее на господина линкор-капитана бешенство, Чин выпрямился, припечатал руки по швам и рявкнул оловянным голосом: «Слушаюсь!»
Линкор-капитан мгновенно обмяк; его яростное рычанье выдохлось в негромкий полустон- полувсхлип:
– Именно теперь! Господи, это ж только подумать: именно теперь!
Чинарёв не больно-то вслушивался. Пользуясь тем, что Изверг вроде как перестал обращать на него внимание, студент Чин подкрался поближе и попробовал разобраться в изображении на дисплее.
На дисплее было много звёзд, много черноты, а ещё – небольшой ярко-рубиновый эллипс, украшенный колонкой чисел. Числа смахивали на дистанцию и гелиоцентрические координаты, а эллипс – на целеуказатель. Но почему…
– Я же тебе уже объяснял: по качану, – (Проклятая текила! Чин и не заметил, что ляпнул своё «почему» вслух), – Вас вообще хоть чему-нибудь учат, студиоз?
– Учат… Конкретно нас – бортпрограммированию… Ну и вообще всякому… – промямлил студент Чинарёв.
Экс-космоволк одарил его коротким саркастическим взглядом, вздохнул:
– Ладно. Почему бы, в самом деле, не потратить немного свободного времени на поучительную
