– И тебе не выдали другой?
– Вычли из моего жалованья. И когда я полностью возместил его стоимость, выдали мне новый. А могли пройти и месяцы. Бандиты ждать не будут. Слава Богу, Тарата – тихое местечко. Иногда случаются пьяные драки, только и всего. И можно подзаработать на тех, кто приезжает посмотреть на дом Мелгарехо.[28] Он такой некрасивый, весь сыплется. Чтобы сохранить его, нужен хороший цемент. Иначе студенты, приехав туда, останутся разочарованными.
Такой вот самый обычный разговор, как будто и нет криков, взрывов, которые с каждым их шагом звучат все отчетливей; они доносятся из знания 'Макдоналдса', оно охвачено огнем, дым поднимается столбами. Да, этот парень – нечто, из ряда вон выходящее… Когда еще представится возможность поболтать с полицейским.
– Наша работа не из легких, – продолжает тот. – Когда нам приказывают блокировать какие-нибудь объекты, я сталкиваюсь лицом к лицу со своими знакомыми. Они оскорбляют меня, говорят, что меня купили. Может, в чем-то они и правы. Но до тех пор, пока мне не предложат достойную работу, которая пришлась бы мне по вкусу, я буду здесь. Что поделаешь; видно, так уж мне суждено. Каждый занимается тем, что ему нравится. Или тем, чем может.
Они подходят к двери. Полицейский у входа даже не смотрит в их сторону, но неподалеку стоит отряд из пяти солдат, а с ними рвущиеся с поводков немецкие овчарки. Рут останавливается в нерешительности, не зная, куда направиться. Слева от нее – главный вход 'Макдоналдса' охваченный огнем; справа – перекрытая улица и группа демонстрантов. Они выкрикивают: 'Кончать, кончать, нас не глобализовать!!!' Две полицейские машины с включенными сиренами блокируют движение. Рут останавливается перед двумя немецкими овчарками: блестящая черная шерсть, слюна капает с огромных клыков… Возможно, не стоило ей приходить в университет. Лучше было вернуться домой.
Ей пришли видеосообщения от Мигеля и от Флавии. Рут даже не открывает их; однообразные послания Мигеля, скучающего в Архиве, давно надоели ей, а у дочери не может быть к ней ничего срочного. Быть может, все началось тогда, когда они с Флавией вступили в негласное соревнование за те редкие свободные минуты, что случались у Мигеля, и не заметили, как ушло что-то, что связывало их друг с другом.
Толстый сержант, держа кепи в руке, подходит к полицейскому, который сопровождает ее. Спрашивает, какого черта делает у дверей эта женщина.
– Вы что, не видите, что находиться здесь опасно? Разве я не приказал вам эвакуировать всех гражданских?! В университете не должно быть ни души!
– Мы эвакуировали всех до одного, сержант, – виновато отвечает полицейский, – сеньора появилась позже. Это преподавательница, ей необходимо было зайти в свой кабинет за рукописью.
– Только не говорите мне, что проводили ее.
– Ну да, сержант.
– Что, 'ну да'?! Вы проводили ее?
– Она сказала, что это срочно. Что ей нужно работать дома.
– Вот, значит, как, черт подери! С каких это пор вы осмеливаетесь нарушать приказы? Или теперь командуете вы? А если бы здесь выстроилась целая гребаная очередь желающих забрать свои бумаги? А весь мир тем временем пусть катится ко всем чертям?! Я не отправляю вас в карцер только потому, что сейчас нам нужны люди. Но мы поговорим позже.
– Слушаюсь, сержант. – Полицейский отдает честь.
Сержант подходит к Рут и церемонно произносит:
– Извините, сеньора, могу я посмотреть, что у вас в руках?
– Ничего интересного, офицер.
– Сержант. И простите, но я сам решу, интересно это для меня или нет.
Рут показывает рукопись, не выпуская ее из рук. Сержант разглядывает титульный лист.
– И что это за иероглифы?
– Это книга, которую я пишу. Об истории секретных сообщений. Я историк.
Глаза сержанта загораются. Он доволен: его хитрость в очередной раз сослужила ему хорошую службу. Книга о секретных сообщениях не может быть ничем иным, как секретным сообщением.
– Вы позволите, – говорит он, и, прежде чем Рут успевает ответить, рукопись уже оказывается в его руках.
Он открывает ее наугад, просматривает несколько страниц. Бесконечные линии букв, не складывающиеся в понятные слова, не образующие ни одного параграфа, ни одной главы, имеющей смысл. Очень подозрительно!
– Извините меня, сеньора, – говорит он строго, – но я вынужден оставить вашу книгу у себя. Ее нужно внимательно посмотреть в более спокойной обстановке.
– Сержант, это произвол! – кричит Рут, пытаясь отобрать у него рукопись. – Я не могу терять время! Мне срочно нужно работать.
– Понимаю, понимаю… Но, видите ли, ситуация…
– Я ничего не знаю и не хочу знать о том, что происходит. Выдумаете, что это секретное сообщение Коалиции? Секретный план уничтожения 'Глобалюкса'? Указания членам 'Сопротивления'?
– Успокойтесь, сеньора. Я тоже не могу терять время. И не вынуждайте меня арестовать вас. Невиновным бояться нечего.
Сержант поворачивается к ней спиной; Рут набрасывается на него сзади и толкает. Сержант делает два шага вперед, теряет равновесие, но ему удается удержаться на ногах. Он поворачивается и приказывает своим солдатам арестовать женщину.
У Рут снова идет кровь носом. Слышны выстрелы.
Глава 11
Идет дождь. Я устал. Свет по-прежнему бьет в глаза.
Я ничего не могу с этим поделать. Я устал ждать. Будет возрождение в новом теле. Будет время надежд. Энергии… Еще неосуществленных планов. Молодое тело. Но никогда не юное. Я буду паразитом, живущим в чужом теле. Которое уже полностью приспособилось к жизни. И я помогу ему извлечь максимум из его возможностей н талантов…
Так было всегда. У меня нет детства. Никогда его не было. Некоторые говорят, что это лучшая пора жизни. Я так не думаю. Вернее, не могу об этом судить… Время от времени я вспоминаю детские игры… Я не знаю, кто он… Не знаю, откуда он появился. Он бегает по пастбищу за деревней… Собирает и разбирает старую печатную машинку, которую нашел на помойке… печатает на машинке… Слова, не имеющие смысла… Секретные коды.
Мне хотелось бы, чтобы у меня было детство. Хотя бы один раз в жизни.
Уставшее тело… Боль в желудке… Ноет шея… Незакрывающиеся глаза. Мокрота скопилась в горле… Непрекращающийся ток крови…
Машина, отмеряющая удары моего сердца, все еще работает.
Мне хотелось бы… Когда-нибудь… Умереть… И больше не просыпаться. Или я прошу слишком многого… У духа, что находится внутри меня. Который дал мне это чудо и это несчастье. Который сочувствует мне и дарит бесконечную жизнь. Пока я. Продолжаю существовать в разных телах.
Я был Чарльзом Бэббиджем.[29] Профессором Кембриджа. Известным по разным причинам. И одна – наиболее значительная из всех. Год 1820-й. Первые предпосылки создания компьютера. Я был одержим идеей использовать машины для проведения математических вычислений… Мечтал создать аналитический и дифференцирующий механизмы… Я даже в течение семи лет рассказывал об этом на своих лекциях на кафедре. Скончался в возрасте семидесяти восьми лет, так и не осуществив свои планы. Однако. Остались мои идеи. Другие люди, после меня… Разработали логическую структуру моего аналитического механизма. Которая послужила основополагающей при разработке компьютера.
