К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

Догады­ваешься зачем? Затем, чтобы записать русские острова анг­лийскими именами. Сам Кук пишет, что он встречал тут наших русских промышленных, но это не помешало ему нашу Нутку переименовать в мыс короля Георга. Поверь, что и встреченный тобою английский капитан Мирс вновь откроет после тебя и Кадьяк и Кенайский пролив и об этом оповестит весь мир. Верно говоришь – к Кадьяку приставали наши русские компании еще в тысяча семьсот шестьдесят первом году. Холодиловская – в семьдесят шестом, Пановых – в восьмидесятом. Но куда приставали? Только к Агаехталицкому мысу, откуда их прогоняли коняги. А самого острова они и не видали. Об этих россиянах я написал, не скрыл.

Сергей Петрович судорожно стал перелистывать рукопись, тыча в разные листы грязным указательным пальцем:

– Вот Холодилов, вот Пановы, вот еще... Нет, открыл по-настоящему и Кыктак и Афогнак все-таки ты, рыльский купец Григорий Иванович Шелихов.

Шелихов молчал.

И действительно, то, что в запальчивости, брызгая слю­ной, доказывал запойный пьяница Басов, было сущей прав­дой. Не ошибся он и в отношении англичанина Мирса, кото­рый, наименовавши показанный ему русскими, промышленни­ками Кенайский. пролив проливом Святого Петра, присвоил его открытие себе.

Соседние государства с завистью смотрели на рас­пространение русских на северных островах Восточного океана, изобиловавших пушным зверем. Государства эти ежегодно десятками посылали своих мореходцев на развед­ки, а попутно отнимали у русских славу первооткрытия но­вых земель. Эти люди ссорили русских промышленников с туземцами и вооружали последних не только ружьями, но и пушками и в изобилии доставляли им порох. Они – осо­бенно англичане – одновременно старались расстроить даже хорошо налаженную русскую торговлю пушниной с Китаем через Кяхту.

В течение нескольких лет, с 1786 года, у берегов Восточ­ного океана, на Алеутских и Курильских островах побывали, кроме Мирса, и другие англичане. Мирс откровенно писал, что занятие какого-нибудь из Курильских островов не встре­тит сопротивления, но благодаря этому окрепнет торговля пушниной.

Именитый купец Шелихов ничего не знал о письмах Мир­са, но это не помешало ему в донесении на имя императрицы Екатерины сказать: «Без монаршего одобрения мал и недостаточен будет труд мой, поелику и по делу сему приступал и приступаю единственно с тем, чтобы в означенном море землям и островам сделать собою обозрение и угодьям оным учинить замечания, а в пристойных местах, в отвращение других держав, расположить надежнейшие наши, служащие к славе премудрой нашей Государыни, в пользу свою и на­ших соотечественников, занятия.

И не без основания питаюсь надеждою, что такое намере­ние и на будущие времена в тех странах по мере моего стремления, сколько сил и возможности будет, открою непредвиденные государству доходы, с пользою притом и своею...»

– Григорий Иванович, кушать подано, приглашай гос­тя, – сказала, появляясь на пороге, Наталья Алексеевна.

Оба тотчас же встали.

Обед был изобилен, но прост. Из закусок к водке поданы были только икра и вяленый омуль. Далее шел пирог рыб­ный, щи мясные, пельмени, холодное заливное из рыбы, ка­ша, молоко с таньгою. От молока Басов просил его осво­бодить.

Во время обеда, по обычаю прошедшего в молчании, Шелихов не удерживал Басова от обильных возлияний, а после обеда отправил его спать в отведенную для этой цели в доме комнатушку. Лег отдохнуть и сам, но заснуть никак не мог... Близилась поездка в Санкт-Петербург.

6. ВЫСОЧАЙШАЯ БЕСЕДА

Приезд Григория Ивановича Шелихова в Петербург на первых порах оказался весьма неудачным: государыня про­должала путешествие по югу России. Зато, пользуясь досу­гом, ему несколько раз удалось побывать и серьезно побесе­довать с президентом коммерц-коллегии графом Александром Романовичем Воронцовым. Весьма скептически настроенный к российским начинаниям, совершенно не доверявший им, этот англофил после нескольких бесед с Шелиховым убедился в том, что видит перед собой незаурядного человека, обладающего, несмотря на отсутствие образования, серьезным и зрелым государственным умом. Шелихов обнаруживал глу­бокие познания в области китайской торговли, а замыслы его о превращении случайных посещений побережья Америки в постоянные заселения очень понравились графу Воронцову.

Правда, он продолжал насмешливо улыбаться при упоми­нании о головокружительном и мощном развитии Ост-Индской компании, с которой Шелихов сравнивал будущее своей торговой компании, собираясь успешно конкурировать с ней.

В конце концов Воронцов обещал всяческую поддержку начинаниям Шелихова и серьезно обсуждал с ним вопросы, которые необходимо было поднять перед государыней.

– Одного не делайте, – предупреждал он Шелихова, – не упоминайте о вашем стремлении к получению монополь­ных прав, так как государыню раздражает самое даже слово «монополия».

Императрица приехала, но остановилась в Петербурге проездом только на несколько дней. Тем не менее Шелихов удостоился приглашения присутствовать при высочайшем выходе.

Всем виденным на большом выходе императрицы он был буквально потрясен и вместе с тем глубоко разочарован: он терпеливо, больше месяца, ожидал возвращения Екатерины из путешествия в Тавриду, твердо надеясь на то, что при представлении, давно назначенном ею самой, ему удастся толково объяснить значение для государства развития рус­ских поселений на американском континенте. И вдруг про­изошло то, чего менее всего ожидал Шелихов: она не сказа­ла ему ни одного слова.

К Зимнему дворцу он подъехал в карете четверкой цугом, осуществляя недавно дарованное именитым купцам право ездить не на пролетке, а в карете – пусть все видят, каковы российские «купчишки»! К сожалению, его карета буквально потонула в море дорогих экипажей знати. Во дворце он был оглушен высокопоставленным сборищем, до отказа наполнявшим обширную кавалергардскую комнату. Ярмарочный го­мон разодетой толпы как бы нарочито игнорировал священ­ное местопребывание только что вернувшейся государыни, находившейся тут же, где-то в соседних апартаментах, за одной-двумя дверями. Шелихов с опаской поглядывал на двери, в которых должна была появиться «сама». Неожидан­но дверь действительно стремительно распахнулась... для одного только человека – это был гофмаршал. Он не успел произнести обычного «шш-шш», как наступила мертвая, жут­кая тишина. Толпа образовала широкий проход через всю комнату и застыла в низком поклоне; вдали показалось шест­вие, впереди которого медленно, величавой походкой вы­ступала Екатерина, сопровождаемая капитаном гвардии с одной стороны и кавалергардом в чине полковника – с другой.

«Какая величественная и красивая!» – подумал Григорий Иванович, нагибаясь в поклоне почти до полу.

Освеженная приятным путешествием и длительным отды­хом, помолодевшая, она подчеркнула это свое возрождение возобновлением забытого было обыкновения наряжаться на выдающихся торжествах в длинное белое платье. Порфира на плечах и маленькая, украшенная брильянтами корона на голове придавали ей самой и всему шествию нечто сказочное. По плечам низко свисали в изобилии локоны роскошных бе­лых как снег припудренных волос. Четко выделялись скре­щенные на груди муаровые ленты с орденскими знаками, а несколько выше них с шеи падали на грудь нитки крупных чистых жемчужных ожерелий. Высоко держа голову, чуть-чуть наклонив ее на мгновение в ответ на поклон, она проплыла в дворцовую церковь. За ней потянулась нескончаемой лентой нестройная вереница присутствовавших.

Стоя почти все время на цыпочках и не сводя глаз с пора­зившей его своим величием Екатерины, Шелихов не слыхал ни торжественного и полнокровного густого церковного хора придворных певчих, ни громовых раскатов протодьяконской октавы, изо всех сил провозглашавшей «многолетие». В ка­ком-то полузабытьи, не прикладываясь ко кресту, он прошел в обширный для представления государыне зал, где тотчас же дежурным чиновником ему было указано место в ряду удостоенных высочайшего представления...