– Именитый купец российский Григорий Иванович Шелихов из Америки, по всемилостивейшему соизволению вашего величества, – услышал он над собой чей-то голос.
Государыня молча протянула руку. С благоговением, как к иконе, приложился к ней Григорий Иванович и опустился на колено, склонил голову, ожидая вопроса. У него вдруг задрожал от волнения подбородок и судорога сковала челюсти. Он твердо помнил, что может отвечать только на вопросы, и затаив дыхание ждал, трепеща от одной мысли, что, может, вопрос еще воспоследует, а он не в состоянии проронить ни слова... Казалось, прошла целая вечность. Григорий Иванович вдруг почувствовал довольно бесцеремонный толчок ногой и понял, что надо вставать. Вставая, он уже не видел ни императрицы, ни лиц придворных – все слилось в безликую толпу. Он отошел в сторону и закрыл глаза, а затем медленно направился к выходу...
Через два дня государыня уехала в Царское Село проводить там обычный летний отдых. Надежды на ожидаемую беседу не было никакой... И вдруг приглашение в Село. «Поддержка Воронцова», – решил Шелихов.
Направляясь на прием, Григорий Иванович волновался: он не на шутку боялся, что, когда увидит величественную императрицу вблизи, язык его снова прилипнет к гортани. Однако, проходя мимо громадного трюмо, несмотря на волнение, он внимательно оглядел себя и с удовольствием увидел элегантно, даже роскошно, но не кричаще одетого, привыкшего к дворцовым паркетам придворного, а не какого-то рыльского «презренного купчишку». Расшитый, украшенный кружевами кафтан красиво облегал стройную фигуру. Безукоризненной формы сильные, упругие ноги в атласных белых чулках и красивых туфлях с затейливыми пряжками легко, по-молодому несли их обладателя.
Войдя в широко распахнутые двери кабинета, он быстрым взглядом окинул комнату с одиноко сидевшей за столом в профиль ко входу пожилой, полной и невысокой дамой... Где же государыня?.. В этой стареющей, небольшого роста женщине он никак не мог признать виденной им величественной императрицы, образ которой так ярко запечатлелся у него в памяти.
Робость исчезла и даже сменилась какою-то жалостью к ней, когда он увидел ясные следы свежего слоя пудры, припухшие мешки под глазами и густую сеть лучистых морщинок... Тихий мягкий голос императрицы и пригласительный жест сесть вывели его из оцепенения.
– Я радуюсь вашим успехам, господа российские купцы, – сказала Екатерина, милостиво протягивая руку.
– Стараемся, ваше императорское величество, как только можем, во имя любезного нам отечества и вашей славы, матушка государыня, – Шелихов низко наклонил голову.
– В чем особо нуждаетесь? – спросила Екатерина. – Не обижаете ли туземных обитателей при ясашных сборах?
– Ясак, ваше величество, алеуты платят охотно, дикие же коняги и другие народы сопротивляются, сами по-звериному обитают и в умягчении нравов через веру православную зело нуждаются...
Екатерина взяла в руки перо и, придвинув к себе лист бумаги, что-то отметила.
– Пробовали просвещать светом христианского учения?
– Ваше величество, с христианского увещевания повсеместно начинали. Дикие американцы великое усердие стать христианами являют, от них же первыми – племена алеутские... В воинской помощи, матушка государыня, також нуждаемся. Иноземцы, особливо бостонцы и аглицкие купцы-мореходы, не токмо товар перебивают и знатные цены зря назначают, да на нашу к тому погибель на порох и пушки выменивают. Ловом же звериным сами не промышляют.
– Своими силами не можете справиться?
– Справляемся, ваше величество, да надолго ли сил наших хватит? Большие тысячи войска требуются, а сами поставить можем только две или три тысячи, да и то не дюже надежных... Крепости тоже строить надобно... Торопиться надо захватить острова к полдню ближе, земля наша дюже прохладная, не родит, дожди тоже превеликие... Хлеб у нас дорогой, возим далече, из Сибири...
Екатерина сначала было записала, потом отчеркнула написанное и поставила сбоку большой вопросительный знак.
– Сами-то между собой дружно ли живете, российские промышленники?
Шелихов молчал.
– Говори без утайки...
– Плохо меж собой живем, матушка, чего таить. До кровопролитных дел доходим и тем сами себе прибытки уменьшаем.
– Это очень дурно, – недовольным голосом отметила императрица. – А чего же поделить не можете?
– Набольшого не имеем, которому все бы повиновались, а хозяев много – каждый хочет сорвать, жадничает.
Екатерина нахмурилась: ясно было, что неуклюжий намек Шелихова на монополию не понравился.
– Не помиритесь, – твердо сказала она, – чиновника своего пошлю, ему повиноваться будете.
– Силы рабочей, матушка государыня, недостаточно имеем, – постарался Шелихов перевести разговор на другое. – А ремесленников, почитай, и совсем нет.
– Много надобно?
– Да человек бы ста полтора, хотя из сибирских ссыльных, что на поселение выписаны. Многие бы по своей охоте...
Екатерина записала и тихо сказала: «Дам».
– Калгов покупать у них бостонцы и аглицкие мореходы предлагают, – вопросительно проговорил Шелихов и, подумав, добавил: – Ремесла иные из них знают...
– Калгов не надо, – нахмурившись, ответила Екатерина и кивнула головой в знак того, что аудиенция окончена.
Шелихов понял и встал, но был остановлен мягким жестом красивой белой руки государыни. Она, низко наклонившись к столу, что-то искала.
– Ах, вот, – она поднесла ближе к глазам исписанный листочек и, пробежавши его про себя, заметила: – Не сказал ничего о школах, о болезнях...
– Школы, ваше величество, стараемся иметь везде и грамоту распространяем, грамотные работники самим весьма нужны, а вот лекаря хушь бы одного и то не имеем...
Екатерина отметила.
– А какими больше болезнями хворают у вас?
– Вереда разные, животом тоже страдают – улитками морскими отравляются да травами дикими. Горячка тоже косит немало...
– А оспа? – живо перебила его Екатерина. – Оспу необходимо прививать, хотя я думаю, что у диких, вероятно, это будет трудно – будут бояться. А сами вы себе прививали?
– Да, ваше величество, у меня привита десять лет тому назад.
– В один год со мною, – улыбнулась Екатерина. – Но ее надо возобновлять, я уже возобновила один раз, года два тому назад, вот! – и, вздернув к плечу широкий рукав, поднесла к глазам сконфуженного и оторопевшего Шелихова обнаженную до плеча руку. На правом предплечье ясно были видны две оспины. – Да, да, несомненно, будет трудно, придется, пожалуй, действовать через их лекарей. У них есть такие?
– Лечат у них, ваше величество, шаманы.
– Попы ихние?
– Колдуны.
– Попробовать, однако, следует... – она позвонила. Вошел кабинет-секретарь.
– Поговори, голубчик, вот с ним, – кивнула она на стоявшего Шелихона, – насчет прививки оспы американским народам. Да вот посмотри и остальное, – она протянула вошедшему обе записки.
Шелихов, пятясь к двери, вышел. Беседа с кабинет-секретарем, державшим перед собой записки Екатерины, продолжалась часа полтора. Он живо интересовался путешествием Шелихова на острова, но особенно иркутским житьем-бытьем и Якоби.
В подробной беседе с секретарем Григорий Иванович затронул еще два существеннейших для русских владений в Америке вопроса, прежде всего – о самостоятельном отдельном порте на Охотском море в устье реки Уды. Помимо преимуществ чисто морских, место это имело и особое торговое значение,