К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

в Мариииском, откуда войска пошлет прямо в Де-Кастри. Камчат­ский губернатор Завойко доставит туда транспорты для перевозки их в Петропавловск. Оставалось, таким образом, недели две, не больше... Залив во льду...

Однако надо было во что бы то ни стало добраться до Мариинского, а это возможно было сделать только через Николаевск на оленях и то с большой опасностью, по не­вообразимой распутице. Но олени только что прошли не­сколько сот верст из Аяна по горам, их всего-то четыре – не выдержат.

Отдыхавшие три дня олени были все же так сильно изнурены, что по скользким горам, покрытым мокрым снегом долинам и подснежным ручьям Невельскому пришлось идти по колено в воде, пешком.

Из Николаевска, не останавливаясь, с двумя казаками, Невельской продрался на байдарке в Мариинское. Оттуда с Разградским – вверх по Амуру, к устью Сунгари, навст­речу Муравьеву, по пути обеспечивая караван лоцманами. Срок прошел – Муравьева не было!

Здесь нашел Невельского нарочный из Мариинского с письмом от командира винтовой шхуны «Восток», бро­сившей якорь в Де-Кастри: в бухте уже ожидали Невель­ского транспорты «Иртыш» и «Двина» от адмирала Путя­тина и «Байкал» от Завойко... Невельскому пришлось спе­шить в Де-Кастри, а честь встречи Муравьева передать мичману Разградскому.

Еще тяжелее стало Невельскому, когда он узнал о разрыве с Англией и Францией и о предательстве Буссе: при­крываясь распоряжениями Путятина, Буссе снял Муравьевский пост, хотя Путятин свое распоряжение сделал услов­но: «Если оно не противоречит особым распоряжениям вашего начальства».

На юге, у корейских границ, как и предполагал Невельской, открыт Путятиным незамерзающий залив Посьет... Адмирал Путятин укреплял Константиновскую бухту, где сосредоточилась почти вся его эскадра, во главе с фрега­том «Паллада», да, кроме того, два корабля Российско-Американской компании.

Возвратившись в Мариинское, Невельской, наконец, встретился с Муравьевым.

Обласкал ли он, как хотел, Невельского? Да, он привез ему высочайшую благодарность, глубокую признательность от князя Меньшикова, браслет для Екатерины Ивановны от министра Перовского и сам выражал горячую признательность.

– Я должен вам сказать, Геннадий Иванович, что там, по Амуру, вместо деревень мы находили пустыни: жители разбегались при одном слухе о нашем приближении. Здесь же, в ваших краях, к нам выходили гольды в сопровожде­нии своих старшин, кланялись, везде выставляли и посыла­ли навстречу лоцманов. Здесь, ближе к вам, торговец маньчжур на коленях просил прощения за самовольную торговлю и умолял непременно дать ему русское разрешение. Нельзя не удивляться тому огромному влиянию, кото­рое приобрела ваша экспедиция не только на туземцев, но и на маньчжур!

«Все это хорошо, – думал в это время Геннадий Ивано­вич, – но зачем было уничтожать посты и портить дело со­средоточением войск вместо распыления!» – и с ужасом думал о назначенной зимовке около тысячи человек.

В способах защиты новых владений Невельской резко разошелся с Муравьевым. Невельской предполагал возмож­ную блокаду врагами побережья. Небольшие посты, раз­бросанные по всему берегу и по рекам, могли, по его мне­нию, предупредить вражеский десант и легко уйти в случае необходимости от противника.

– Ни один неприятель, – убеждал он Муравьева, – не решится при этих тревожных условиях преследовать то вне­запно появляющихся, то исчезающих одиночек!

Иначе дело представлялось Муравьеву. Он распорядил­ся подкрепить Мариинское еще сотней казаков, при четырех орудиях, и оставить полтораста в Николаевске, куда пере­селить все Петровское.

Мнение Невельского раздражало Муравьева, злило и собственное упрямство спасать Петропавловск, который он продолжал упорно усиливать.

Известие о смерти Кати и болезни Екатерины Ивановны застало Невельского в Мариинском. Он поспешил домой. Оба молча постояли у деревянного одинокого креста и крохотного, осыпанного цветами холмика:

«Младенец Екатерина Геннадиевна Невельская родилась 15 февраля 1851 года. Тихо скончалась 10 июня 1854 года...» Как тяжело будет через несколько дней расставаться с этим дорогим холмиком на песчаной, пустынной и далекой кошке!..

Губы матери дрожали и что-то беззвучно шептали. Мок­рый ее платок, прижатый к покрасневшим, набухшим векам, договаривал остальное.

24. УПРЯМСТВО СЛОМЛЕНО

Полученные награды, приветствия, поздравления и подар­ки друзей трогали Геннадия Ивановича Невельского, но от­нюдь не радовали. Это была не та благодарность за прош­лое, которая таит в себе и поощрение к дальнейшим трудам, нет, на этот раз она не поощряла, она отмечала только за­слуги прошлого и тут же заживо погребала творца, от кото­рого уже ничего не ожидали.

Так оно и было на самом деле, но судьба еще раз дала Геннадию Ивановичу случай пережить сладкие минуты гор­деливого сознания недаром прожитой жизни и еще раз убе­диться в правоте дела, за которое было заплачено дорогой ценой.

Адмирал Путятин без колебаний приютился под крылыш­ком Невельского и избрал местом спасения своей эскадры Императорскую гавань и устье Амура.

Очередь Петропавловска спасаться еще не наступила, а Завойко, Корсаков и Буссе в обстановке пока вообще не разбирались.

Легче других разобралась совершенно беззащитная Рос­сийско-Американская компания, о спасении которой никто не подумал, а ей приходилось не только защищаться, но и помогать своим морским транспортом Петропавловску, Амуру и адмиралу Путятину.

Владения Российской компании на северо-востоке Аляски граничили с владениями английской компании «Гудзонбай», выход из которых к Тихому океану шел по русским рекам. По ним англичане сплавляли с нашего разрешения свои то­вары, по ним снабжались. Казалось, война предоставляла им удобный случай овладеть реками и русской территорией, примыкающей к ним, с ее естественными богатствами, но оста­навливало опасение, что русские запрут водные пути и вторг­нутся к ним сами. Не лучше ли договориться?..

И вот две «частные» торгово-промышленные компании, конечно только прикрывающиеся фиговым листком частных, а на самом деле государственные, договорились о взаимном нейтралитете на время войны! Это было неслыханно, этому не верили... А они не только закрепили свой нейтралитет формальными актами, но заручились и подписями воюющих держав на нем! И как ни соблазнительным поэтому каза­лось шныряющим всюду каперам разграбить склады компа­нии и смести до основания Ситху, им пришлось ограничиться малоприбыльной охотой за беззащитными купеческими суда­ми, притаившимися в чужих гаванях. Нейтралитет с обеих сторон в течение войны ни разу не был нарушен!

Иначе представлялось дело на нашем азиатском побе­режье: на Сахалин, Амур, Охотское море и Петропавловский порт англичане и французы взирали алчными глазами.

Мирной, преследующей заключение торговых договоров с Японией и Китаем эскадре адмирала Путятина пришлось превратиться в воюющую.

Положение ее стало весьма затруднительным: ей приш­лось заменить непригодный для дальнего плавания фрегат «Паллада» другим, «Дианой». Землетрясение в Симодо уничтожило «Диану»... Эскадре вместо нового фрегата осталась только обуза «Паллада» и заботы и хлопоты, как ее сбе­речь. Путятин решил принять «Палладу» в Татарском про­ливе и, если возможно, запрятать подальше, в Амур.

Само собой разумеется, что ввод «Паллады» в реку всей тяжестью лег на Невельского, в распоряжении которого на этот раз формально, но только формально, были люди, греб­ные суда и даже два парохода.

Сердитый Амур, однако, энергично противился исследова­нию своего лимана и бесцеремонно выбрасывал плоскодонные, слабосильные пароходы на берега своих извилистых и узких каналов. «Паллада», при осадке около двадцати фу­тов, не могла пройти к Амуру с юга, где глубина канала бы­ла