К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

образом, война здесь будет кончена со славой, хотя и без порохового дыма и свиста пуль и ядер...» В конце письма Геннадий Иванович просил уведомить его о решении заблаговременно, чтобы приготовиться принять несколько тысяч человек со всем их имуществом.

– Этим ты нанесешь окончательный удар своей карьере, но другого выхода нет, – твердо сказала Екатерина Ива­новна.

Письмо пошло 26 октября.

Замалчивая получение этого письма, раздраженный само­вольством генерала Запольского и взбешенный дерзким пред­ложением и намеками Невельского, Муравьев пожаловался в письме к Корсакову, что Невельской строит в Николаевске батарею не там, где ему указано, и закончил словами: «Он, оказывается, так же вреден, как и Запольский, вот к чему ведет честных людей излишнее самолюбие и эгоизм!.. По газетам ты увидишь, что к нам собираются от пятнадцати до двадцати судов французских и английских. Фабрие де Пуант, атаковавший Камчатку, сменен, новый адмирал раньше конца июня к нам не поспеет, и мы все успеем приплыть и при­готовиться...» – так писал Муравьев.

Итак, казалось, Муравьев в своем мнении насчет Петро­павловска не поколеблен и собирается весной усилить его посредством второго сплава войск по Амуру! Даже послед­ний вопль отчаяния Невельского не дошел до сознания Му­равьева. Неожиданно сломил его упрямство приказ генерал-адмирала: «Петропавловск снять и использовать приготов­ленные к сплаву войска для укрепления Амура». Муравьев был взбешен: несомненно, это проделка Невельского.

Теперь Амуру грозило бедствие от неожиданного перена­селения, так как Невельской о сплаве предупрежден не был. На его бедные возможности с одной стороны наваливалась петропавловская эскадра, с другой – суда эскадры Путяти­на. В устье Амура скопились тысячи людей.

Адъютант Муравьева есаул Мартынов приехал в Петро­павловск и начале марта. Обычно в это время город с трудом просыпался от долгой зимней спячки и мечтал о близкой вес­не, о приходе первого корабля с почтой и снабжением, о дав­но исчезнувшем из обихода сахаре, пшеничной муке, чае. Этим мечтам предавались и теперь, но городу не пришлось поспать – с осени он продолжал кипеть: кончались спешные работы по укреплению, по восстановлению домов и подбитых батарей и строительству новых, заканчивался ремонт уцелев­ших кораблей... К мечтам примешивалась тревога: весной ожидали англо-французскую армаду.

«Умереть, но не сдаваться, несмотря ни на что!» – такой девиз прочно укрепился в губернаторском доме Завойко, та­ким же он был и повсюду, вплоть до уборщиков снега с зимовавших судов. Измученные беспокойной зимовкой люди на­деялись на краткую передышку до вскрытия льда.

Есаул привез щедрые награды за прошлогоднюю защиту порта и секретный, запечатанный пятью черными печатями пакет генерал-губернатора.

«Наверное, разные распоряжения насчет дальнейшего укрепления и боевого снаряжения», – подумал Завойко и принялся осторожно вскрывать пакет, чтобы не повредить печатей.

Зажатый в его коленях мальчуган, один из десяти его сыновей, нетерпеливо протянул к пакету руки... Нервное, неосто­рожное движение, колени разомкнулись, и мальчуган, не выпуская из рук конверта, упал на пол... Не обращая внима­ния на вопли сына, Завойко пробежал к жене и через минуту объявил в канцелярии:

– Немедленно снять Петропавловск, погрузить людей и имущество порта на суда и выйти в море!

Городом овладела паника: не так-то легко покидать дав­но насиженное место, бросить скарб, обжитые дома, коров, лошадей, любимых ездовых собак, разорять собственными руками по грошам скопленное хозяйство, рисковать здо­ровьем и жизнью детей! Последнее было самым главным. Юлия Фердинандовна, жена губернатора, совершенно расте­рялась: что же ей делать со своим десятком «мал мала мень­ше», при старшем больном тринадцатилетнем Жорже? Бури студеного моря, переполненные людьми и животными кораб­ли без печей, ежеминутная возможность встречи с вражески­ми флотилиями... Какой ужас!

Есаул Мартынов подгонял: ждать некогда.

– Берите все, все до последней сковороды, до последней вьюшки... всему найду место!

Еще одно сверхчеловеческое напряжение – и 1 апреля «город на кораблях» вышел на рейд, к краю еще крепко приросшего к берегам льда. Пошли в ход ломы, топоры, сов­ки, багры, и 5-го с интервалами, один за другим, корабли вышли в море...

Их было много, они рассыпались по широкому морскому простору. Встреча – в гавани Де-Кастри...

Неприятельские крейсера, надеясь на невзломавшийся еще лед в устье Авачинской губы, проход судов прозевали... Уход флота под носом стерегущего неприятеля сам по себе был большим успехом, однако встречи с неприятельскими судами грозили со всех сторон. Враги часто появлялись на горизонте, подходили и ближе, повергая в трепет пассажи­ров, но ни разу не рискнули подойти вплотную и проверить, что за суда.

Бурное море позади... Однако на сердце не легче: каково будет устраиваться на новом месте?

25. ИТОГИ

В конце июня в очищенный от жителей Петропавловск пожаловал английский фрегат «Амфитрида»; он уничтожил железные части разобранного парохода, а затем направился к устью Амура. Не найдя русского флота и здесь, он выслал на разведку гребные суда, которые прошли по Амуру верст пять, но не встретили ни русских, ни их укреплений, ни судов.

– Мы теряемся в предположениях: что сталось с русски­ми и их судами? – докладывал командиру «Амфитриды», капитану Фредерику, вернувшийся с разведки офицер. – Ес­ли бар не позволил нашим военным судам войти в реку, то как же могли русские провести свои? Вероятно, они скрылись в какой- нибудь бухте Татарского залива! Не сожгли ли они свои суда и не удалились ли в какую-нибудь крепость в вер­ховьях Амура или в сердце Сибири?

Храбрый английский офицер, однако, побоялся войти в Амур поглубже, продлить свою разведку и, наконец, сде­лать то, что в 1849 году сделал Невельской, – пересечь Амур, войдя в реку вдоль левого берега, а выйти из нее вдоль правого и пройти дальше к югу... Тогда бы он наткнул­ся на русскую эскадру, собравшуюся у мыса Лазарева, уви­дел суету разгрузки глубоко сидящих фрегатов и устройство укрепленного пункта, а пройди он еще верст двадцать, до Николаевска, у него захватило бы дух от необыкновенного зрелища – рождающегося из хаоса города...

Но англичане поверили своему авторитету Бротону, фран­цузы своему божку Лаперузу и были за это жестоко наказа­ны. Геннадий Иванович Невельской не поверил ни иностран­ным богам, ни непререкаемому авторитету Крузенштерна, ни, наконец, экспедиции Гаврилова, ни Российско- Американской компании, и благодаря этому был спасен и флот и Петропав­ловск.

Николаевск два года назад представлял дикое, пустынное место на берегу таинственной, окруженной легендами реки. Невельской бесстрашно водрузил здесь российский флаг. И сегодня, как к земле обетованной, к нему спешили с севе­ра – переселенцы из Петропавловска, с юга – эскадры, с запада – сплавом по Амуру – солдаты, баржи с различ­ными грузами, артиллерией, провизией, скотом...

Для сохранения провизии понадобились магазины, для беспрерывно прибывающих людей – казармы, для се­мейств – дома, для офицеров – батареи, сигнальные посты, гребная флотилия. Николаевск должен был как-нибудь прию­тить больше шести тысяч человек!

Он теперь напоминал невиданный бескрайный цыганский табор; между поваленными деревьями с не отрубленными еще зелеными ветвями, в грязи, на грудах неприбранного мусора ютились не только солдаты, но находили пристанище и офи­церы и их семьи. Между палатками – дымки походных кухонь и сбившиеся в группы люди, готовящие какое-то варево. Взад-вперед перебегают неумытые, неприбранные дети, суе­тятся хозяйки, снуют домашние животные – шум, гам!

И тут же безмолвные, озабоченные гиляки в собачьих шкурах. Они наблюдают, не обмениваясь ни одним словом. Насупленные, угрюмые, по-видимому, хотят понять, что случилось. Оставит ли им местечко под луной эта только что прибывшая шумная орда? Кто и откуда ее согнал? Что-то будет зимою?

Этот же мучительный вопрос стоял и перед русскими при­шельцами, обреченными на голодовку и болезни. Дороговиз­на на продукты питания была такова, что наесться досыта составляло недостижимую