Встречали монахов колокольным звоном, а кое-где около церквей и целым причтом, в лучших облачениях, с клиром. В архиерейской церкви служили молебен. Слушали епископское слово приветствия и ответное – архимандрита. Словом, было торжественно и пышно.
На следующий день Григория Ивановича посетил особенно интересовавший иркутян «уполномоченный самой императрицы». Шли слухи: «Гвардейский офицер, у императрицы бывает каждый день... В правительствующем сенате заседает... По распоряжению царицы обучает законам самого Платона Александровича Зубова».
– Вот когда настоящая заручка в Санкт-Петербурге будет у Шелихова, – волновались конкуренты.
– Холостой, – шептались в семьях, – а ведь Анна-то у Григория Ивановича на выданье... Неужто упустит случай породниться?
Оказалось, что сенатский чиновник – родной сын председателя Совестного суда Петра Гавриловича Резанова. Приехал отца повидать. У него и поселился. А что состоял прокурором самого правительствующего сената, этого не отрицал и сам отец.
Заволновались свахи. Одна успела побывать, как вхожая в дом, у Натальи Алексеевны и с полчаса шушукалась с нею наедине. Проходя мимо Анны и прощаясь с нею, она как бы мимоходом спросила:
– Ты что же это, Анна Григорьевна, вздумала голову кружить приезжим кавалерам – обижать своих?
Вспыхнула Анна, хотела было что-то спросить, а свахи и след простыл...
Прокурор правительствующего сената Николай Петрович Резанов оказался красивым, веселым и простым молодым человеком. Держался он скромно, забавно рассказывал о своих дорожных впечатлениях и придворных сплетнях, ни разу не похвастал тем, что видает императрицу. И больше всего интересовался Иркутском. А от Натальи Алексеевны буквально не отрывался, требуя подробностей о житье-бытье ее на островах... Понравился он решительно всем, даже требовательному отцу.
«Можно подумать, что сам только что прибыл с Кадьяка, так досконально все знает», – удивлялся Григорий Иванович. И решил хвастнуть перед Резановым школой, устроенной им для вывезенных с Кадьяка алеутских ребят.
– Давайте осмотрим школу сначала вдвоем, – тут же предложил Николай Петрович. – А там, если охота, для миссии устройте парадный смотр отдельно.
Школа с общежитием занимала отдельный дом с флигельком, где помещалась поварня. Ребят застали за уроками.
Любопытные черные глаза с лукавинкой вперились в забавное, похожее на человека существо из столицы. Они никогда не видели такой головы в мелких кудряшках... Хорошо бы до них дотронуться... Существо, если только это настоящий человек, прикасалось, подходя, к их стриженым головам, но это было мало похоже на прикосновение, скорее легкое дуновение какого-то ласкового ветерка... И белая рука с длинными пальцами, украшенными светящимися колечками, не могла быть настоящей – таких нет. А что у него на ногах с такими изумительными застежками? А гладкие нежные штаны до колен – из чего они сделаны? Все интересно, но совершенно непонятно. Говорит и улыбается, а что говорит – не поймешь ни одного слова, кроме «Григорываныч», когда обращается к тойону Шелихову... Как трудно слушать и понимать учителя, когда перед глазами этот странный приезжий!
Однако учитель овладел вниманием учеников довольно скоро. Писали под диктовку на доске русские буквы и целые выражения, прочитывали вслух, складывали и вычитали числа, загибая пальцы или наизусть.
Учителю очень хотелось блеснуть знаниями старших учеников, заучивших книжку «Об обязанности русского гражданина».
Смешно было, как старательно двенадцатилетние детишки выговаривали, отчеканивая каждое слово: «Закон христианской научает нас взаимоделати друг другу добро, сколько возможно». Или: «Законы можно назвати способами, коими люди соединяются и сохраняются в обществе и без которых бы общество разрушилось». Называя по-алеутски себя и селение, откуда происходит, мальчик отходил в сторону. Шелихов тут же добавлял вслед отходящему:
– По святому крещению – Роман.
Старшие щеголяли таблицей умножения, четырьмя правилами арифметики и бойко, с азартом отстукивали костяшками на счетах. Не выдержал и подсел к ним сам Григорий Иванович. Тут он называл детвору и по-христиански, и по-алеутски, как попало, и задавал задачи «на счет вперегонки». Ясно было, что он здесь не случайный гость, а свой – ребята его не дичились, свободно отвечали ему по-русски.
За бойкий правильный ответ Шелихов с детски горделивой радостью каждый раз вынимал из кармана гостинец.
В заключение гостю была представлена оркестровая музыка: флейты, скрипки, контрабас, тарелки, а всех покрывал большой турецкий барабан.
– Что твой Преображенский полк идет со свистульками! – пошутил Резанов.
– Пока достигли одного: шибко громко, – смеялся Шелихов. – Теперь стараемся дальше... – Он кивнул мальчику с контрабасом. Тот отставил контрабас к стенке и с вызывающим видом подошел к Шелихову, но тут напускная храбрость, видимо, его покинула, и он виновато опустил голову.
– Андрюша, тебя, говорят, два раза драли, – сказал сурово Григорий Иванович. – За что?
– Я не хочу учиться на скрипке, а бас мне нравится, – проговорил мальчик.
– Розгами учитель драл? – спросил Шелихов.
– Нет, рукой... – левая щека мальчика задергалась, крупные слезинки покатились вниз, прокладывая борозду, растираемую грязным кулачком. – Я буду и на скрипке, – пообещал Андрюшка.
– Ну вот, это другое дело, молодец... – сказал Шелихов и протянул мальчонке несколько разноцветных леденцов.
– К чему вы их готовите, Григорий Иванович? – спросил Резанов уже в сенях.
– До зарезу нужны служащие в конторах, хотя и там у меня есть школа и учителя из моряков и конторщиков. Мне учителя из своих алеутов еще больше нужны. Этих думаю задержать лет до семнадцати, а потом – в семинарию мечтаю... Ну, да это не скоро...
– А взрослых учить не пробовали? – спросил Резанов.
– Не выходит... А паче всего, – добавил Шелихов после раздумья, – мореходы нам нужны. Хочу теперь же к навигацкой школе приступить. Кораблей на островах нужно много, – он глубоко вздохнул, – а кто командовать будет? Морские офицеры? Первое – не пойдут, а во-вторых, ежели и пришлют выгнатых или еще кого-нибудь, на кой они бес! Кому охота жить на островах, кроме открывателей? Вот эти – другое дело: с корабля просто не выгонишь. Для них и корабли стоит строить особые и команды подбирать не простые.
– А про каких вы открывателей обмолвились? На самом деле есть такие, или только мечтаете о них?
– Мало, но есть. Слыхали, быть может, про штурманов Измайлова и Бочарова? Оба уже не молодые... Когда-то были замешаны в Большерецком бунте, устроенном ссыльным поляком Беневским. Одному пришлось побывать с ним даже во Франции, другому удалось сбежать с дороги.
– Я что-то слышал об этой истории, – подтвердил Резанов, силясь вспомнить. – Встревожила она государыню...
– Ну вот, оба и служат у меня штурманами.
– И как?
– А вот так: им только бы плавать на кораблях, открывать новые земли, описывать да наносить на карту – настоящие мореходцы! Они понемногу и алеутов натаскивают на это дело. Отдадут якоря у какой- нибудь земли – все кругом и облазят и обмерят... Отважные, ничего не боятся. Всех плавающих англичан, шведов, бостонцев, разных там Куков, Чатамов наизусть знают – со всеми не раз встречались. И не зевают: хорошо помнят, что все Куки одним миром мазаны: чуть недосмотрел, обязательно десяток ружьишек, а то и пушчонку нашим островитянам против нас же сбудут. Только это Куки наладят все, шито-крыто, ан смотришь – из-за мыса кораблишко с Измайловым или Бочаровым тут как тут... Ну и, смотришь, уходят пришельцы ни с чем.
Шелихов глубоко вздохнул.
– Конечно, вам самим обороняться не легко, – признал Резанов. – В постоянном плавании необходимо