К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

иметь по меньшей мере пять-шесть крейсеров. Пусть даже ваших, но действующих от имени государства, охраняющего свои пре­делы и безопасность промыслов.

– Матушка государыня очень сердится, – заметил Ше­лихов, – думает, монополии добиваемся... А как же иначе? Почему же не слиться нам воедино? Тогда по крайней мере мешать друг другу не будем, да и крепче станем, ежели ка­питалы сольем. Ведь земли, почитай, с три Франции, а по­рядка нет. Ты глянь-ка, что на островах делается! Чуть недоглядел, как липку обдерут. «Мое», и все тут – иди жа­луйся. А кому? Выбьет зверя дочиста и пошли дальше – хоть трава не расти. Ну, и торопимся друг перед дружкой. И в этом все дело, голубчик...

Монахи скоро надоели, а до весны было еще далеко: ко­рабли могли выйти в плавание только весной. Выехать же в Охотск не было возможности раньше, чем просохнут доро­ги. Пользуясь свободным временем, Григорий Иванович кат­нул на север подстегнуть охотников за белкой, забрать у них, что уже набито, подкинуть пороху, дроби... Готовился к боль­шим делам в Кяхте. А на досуге решил поразмыслить о том, как обзавестись крепкой рукой в столице.

К весне Шелихов получил ободряющие сведения из Охотска. Оттуда писали: «Корабли почти готовы. Как только лед сойдет, будем спущать, а потом и грузиться. Товар, люди есть».

Обязательства Резанова позаботиться о духовной миссии кончались Иркутском. Однако Шелихов пригласил его про­ехать вместе с ним в Охотск – проводить монахов на ко­рабли, – сам он не решался взять на себя эту обузу. Это чрезвычайно устраивало Резанова – он жаждал ознакомить­ся не только с делами такого выдающегося организатора, как Шелихов, но и с его замыслами, новизна которых и размах захватывали. Ведь Шелихову нужна теснейшая связь с Пе­тербургом и помощь оттуда. Эта мысль стала перед Реза­новым с поразительной ясностью... Было и другое. В семье Шелихова он давно чувствовал себя как дома: приходил за­просто посидеть, не подыскивая предлогов, любил посвящать Наталью Алексеевну в жизнь крупного чиновничества в Пе­тербурге, уговаривал проехать туда с мужем – побывать в театрах, повеселиться.

К вечернему чаю собирались всей семьей. Не дичились Резанова и девицы. На юную Анну, похожую на мать, Реза­нов давно засматривался... Чего думать? Молода, красива, скромна, много читала, особенно по географии, богата. Не похожа на развязных петербургских девиц... Правда, купчи­ха. Что скажут в Петербурге?.. Однако торгующее дворян­ство не выдумка, оно необходимо государству. Россия осо­бенно нуждается в широком выходе на международный ры­нок и только тогда будет играть подобающую ей мировую роль. Коммерсанты – это ведь не просто торговцы, это по­литически влиятельные лица, нужные государству. Они могут получать и высокие дворянские титулы за оказываемые го­сударству услуги – графство, княжество...

Резанова все больше влекло к умному, предприимчивому купцу. А Шелихову молодой, любознательный и со связями Резанов решительно пришелся по душе. Так, не сговариваясь, оба стремились друг к другу.

Затеваемая комбинация, в которой имя Анны не называ­лось, но подразумевалось, давно уже не была тайной для всего города. Об этом своевременно позаботилась сваха, трудолюбиво сплетавшая брачные сети. Догадывалась и Анна. Стала с чего-то вдруг конфузиться, убегала при появлении Резанова, хотя тот ни одним намеком не выдавал ни своих чувств, ни намерений. Купеческий обычай заставлял начи­нать дело с родителей, и Резанов откладывал свое решение до поездки с Шелиховым в Охотск...

Провожали монахов всем городом после молебна в архие­рейской церкви и прощального обеда у генерал-губернатора. С архиереем архимандрит окончательно договорился о рукоположении его «во епископа» будущей Кадьякской епархии через два года работы «по просвещению» дикарей на остро­вах. Решили ехать на колесах до Усть-Кута и дальше до Якутска – водою по Лене.

– Не знаю, как они воссядут от Якутска на лошадей верхом, – озабоченно говорил Шелихов. – Доедут ли с не­привычки?

Выбирали лошадей сами монахи.

– Мне посердитее, – потребовал высокий, с лихорадочно сверкающими глазами фанатика иеромонах Ювеналий, из горных офицеров. – Они, сердитые-то, выносливее.

– Отец Ювеналий, куда же вам такую мышь? – угова­ривал его иеродиакон Стефан. – Ногами по кочкам молотить будете – искалечитесь...

– Не твое дело, – бурчал Ювеналий, подходя к облюбованной лошаденке.

Но не успел он ухватиться за гриву и занести ногу, как вскрикнул от боли: «мышь» укусила его за икру.

– Вот чертяка!..

В устах Ювеналия упоминание черта было так неожидан­но, что монахи дружно захохотали.

Длинная костлявая фигура аскета, нелепый на ней якут­ский костюм и прямая (как палку проглотил) посадка еще долго смешили людей.

Вслед за проводниками двинулись миссионеры по узкой тропочке молчаливой тайги. Архимандрит лежал в качалке, прикрепленной на длинных жердинках к двум идущим гуськом лошадям. Сидеть в ней было нельзя, но утомительно было и лежать: лошади шли не шаг в шаг, жестоко трясло, от непрерывной качки тошнило. Архимандрит оценил этот способ передвижения только через несколько дней, когда научился засыпать. Но раз научившись, спал беспросыпно... Двигались почти целыми сутками, на привалах валились на землю и тут же забывались мертвецким сном до рассвета, задыхаясь от жары под волосяными сетками, которых не сни­мали... От несметной мошкары не спасал даже густой дым костров.

Близился август. Короче стали дни, прохладнее ночи. До­рога казалась бесконечной. Да она и в самом деле была такой. Для верности ехали сухим путем, через Юдомский Крест. Тут путников неожиданно обнадежили: до Охотска каких-нибудь двести верст.

Прибыли ночью прямо в контору Шелихова. Сонный и недовольный Василий, тот самый, который после охотской истории при возвращении Григория Ивановича с островов валялся у него в ногах, вымаливая себе прощение, засуетил­ся, стараясь устроить удобный ночлег наехавшей дюжине гостей, людям при лошадях и усталым коням. Василий фак­тически уже давно стал управляющим Охотской конторой. На нем и доверенном Голикова Полевом лежал надзор за по­стройкой кораблей и их снаряжением. Они же опекали при­бывших из разных мест промышленных. Во всех уголках бы­ло людно и тесно.

– Как корабли? – не поздоровавшись, спросил брата Шелихов.

– Спущены на воду, нагружены и стоят на рейде, – отвечал Василий.

– Людей много ли? Промышленные, больные?

– Людей много, больше двухсот. Больных, благодарение богу, нет. Старых промышленных пришлось принять шесть­десят...

– Чужих много? – озабоченно наморщился Шелихов. Он боялся «чужих», которые приходили из конкурирующих компаний, – их подсылали шпионить на промыслах и вредить.

– Только два от Ласточкина и один от Мыльникова.

– Надежны?

– Не дюже... Других нет.

– Завтра собери, посмотрю сам. Чужих проверю...

На другой день монахи поднялись поздно и жадно набро­сились на Резанова с расспросами о кораблях.

– До посадки кораблей не увидите – невидимки, – пошутил Резанов. – А впрочем, пойдемте, – и повел их к реке.

Далеко на рейде, километрах в пяти, видны были неясные очертания двух судов: большего – «Трех святителей» и меньшего – «Екатерины». Монахи остановились и молча созерцали захватывающую картину гладкого, как стекло, бирюзового залива.

– Ветерок, господи, как хорошо! – вдохновенно сказал Ювеналий. – Смотрите, смотрите...

Вдали как будто кто-то острым инструментом прочер­тил по линейке тонкую прямую серебряную полоску.

– Это не ветер, – пробурчал, проходя мимо, какой-то старик. – Прибой начал шалить...

Полоска ширилась на глазах. Не прошло и минуты, как изумленные монахи стали различать, что полоской кажется быстрое течение к морю из залива. Вода стала падать, но вдруг остановилась, загороженная высокой и грозной водя­ной стеной с моря.