К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

– Ваше высочество, нет таких морских авторитетов, кото­рые бы не ошибались. Вам самим прекрасно известны ошиб­ки таких светил, как Колумб, Васко да Гама, Магеллан, Кук – всех не перечесть. Чем лучше их Лаперуз, Бротон и Крузенштерн? Ведь ни один из них перешейка не пересек ни вдоль, ни поперек, а без этого, согласитесь, какие бы то ни было доводы являются только более или менее убедитель­ными предположениями... То же самое надо сказать и об устье Амура: надо пройти промерами весь лиман вдоль и по­перек: непроходимый для судов в одном месте, он может ока­заться легкопроходимым в другом, еще не обследованном. А утверждать, что самый Амур мелководен и что устье его загромождено песками, преждевременно. Только после дей­ствительно тщательного исследования с чистой совестью мож­но будет отказаться от южного порта или порта в устье Аму­ра, от плавания по Амуру и защиты Приамурья... И вам, ваше высочество, лучше меня известно, что откладывать за­думанное мною надолго нельзя: вряд ли мы получим еще раз отсрочку!

– К крайнему моему сожалению, Геннадий Иванович, я вынужден ответить вам решительным отказом, – твердо произнес великий князь и, видимо взволновавшись и сам, опять зашагал по каюте, потом стал спиной к Невельско­му и молча долго смотрел в широкое окно на оживленную гавань.

Невельской, дрожа от обиды, бурно переживал решитель­ный отказ от удовлетворения его первой в жизни и, как ему казалось, небольшой просьбы и тоже молчал, тщетно ста­раясь сложить упрямившуюся, развернутую на столе карту...

– Геннадий Иванович, – неожиданно и как будто вдруг решившись на какой-то опасный шаг, повернулся к нему ве­ликий князь, – ведь это первая ваша ко мне просьба, не правда ли?

– Да, ваше высочество, первая и...

– И последняя, хотите сказать?.. Вам тяжело, я это вижу и до сих пор колебался, что предпринять, так как вы вправе были ожидать от меня другого ответа, но дело в том, что вы знаете далеко не все... – он остановился.

Невельской быстро вскинул вверх голову и уже не спу­скал глаз с лица великого князя. Чего же он еще не знает об Амуре?

– Я решился вам сообщить, совершенно секретно, что творилось в последнее время, скрывалось и скрывается даже и от меня... Знаете ли вы, что императору недавно был сде­лан министром иностранных дел доклад, поддержанный ми­нистрами – военным и финансов, о том, что даже простая разведка на Амуре, даже один намек на какие-то действия со стороны России может вызвать неудовольствие европей­ ских государств, особенно Англии?.. Ну вот... И что, несмотря на это, император решил послать для исследования Амура и вопроса о Сахалине экспедицию во главе с Путятиным...

– Я знаю, что она отменена, – сказал Невельской.

– И тем не менее экспедиция состоялась!

– Нет, об этом я ничего не слышал, – смущенно ответил Невельской. Лицо его покрылось красными пятнами.

– Ну так вот, Геннадий Иванович, – понизил голос ве­ликий князь, – повторяю, что я решил посвятить вас в эту государственную тайну, разглашение которой может повре­дить не только вам, но и мне, запомните это.

Невельской поклонился.

– Секретная экспедиция под видом занесенных бурей ры­баков, отнюдь не русских, а какой то неизвестной националь­ности, под каким-то несуществующим разноцветным флагом, поручена была контр-адмиралу Врангелю, как главе правле­ния Российско-Американской компании, втайне от членов его правления! Возглавил экспедицию корпуса штурманов поручик Гаврилов, знаете такого?

– Да, ваше высочество, слышал: дельный и опытный офицер, но больной, как я слышал на днях...

– Так вот, команда его маленького брига, кстати сказать, моего имени – «Константин», набранная умышленно глав­ным образом из алеутов и американских креолов, даже не должна была знать, где находится ее бриг... Я не видал ра­порта Гаврилова Врангелю о результатах разведки, но знаю точно содержание резолюции императора на представленном ему докладе: «Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить; лиц, посылавшихся к Амуру, награ­дить». Теперь посудите сами, к чему повела бы попытка с моей стороны поддержать вас перед государем в вашем благородном и бескорыстном порыве, хотя я ему весьма со­чувствую и разделяю... За ваше назначение на «Байкал» я ру­чаюсь. Это в моих силах. И если вы еще однажды придете и скажете: желаю на «Байкал», то быть сему. Но подумайте: целесообразно ли это? После всего мною вам сказанного. По­думайте и приходите.

Невельской вышел в лихорадочном ознобе, с затуманен­ным сознанием. Взбудораженные мысли не находили выхода, а между тем необходимо было выбирать: успокоиться ли под крылышком расположенного к нему царского сына и в неда­леком будущем неограниченного владыки флота, создать се­мейный очаг и уют и благоденствовать... или бороться до кон­ца? «Надо поступать, – говорил он себе, – как все, по тща­ тельно взвешенному расчету...»

Но что-то властное, более сильное и более упорное, чем бесстрастная логика, бунтовало в душе, заставляло повто­рять: «Нет, нет! Жизнь проходит. Мне тридцать три года. И ничего до сих пор мною не сделано... Надо не отступать от задуманного».

3. ЗНАМЕНАТЕЛЬНАЯ ВСТРЕЧА

– Тебе придется, Невельской, вместе с «Байкалом» со­стоять в распоряжении сибирского генерал- губернатора. Генерал Муравьев сейчас в Петербурге. Воспользуйся случаем, представься ему, – приказал Невельскому началь­ник главного морского штаба светлейший князь Меньшиков.

Как фактический и полновластный хозяин морского мини­стерства, адмиралтейства и флота, он позволял себе гово­рить «ты» молодым офицерам.

Геннадий Иванович не заставил себя ждать и в тот же день, горя от нетерпения узнать, кто он, этот генерал-гу­бернатор, с которым придется иметь дело, направился к Му­равьеву.

– Я командир строящегося на верфи Бергстрема и Сулемана, в Гельсингфорсе, транспорта «Байкал» в двести пять­десят тонн, – объяснял Невельской. – Транспорт предназначен для службы в Охотске и должен доставить для Охотского и Петропавловского портов различные комисса­риатские, кораблестроительные и артиллерийские запасы и материалы. Выход «Байкала» в море предположен осенью будущего года.

Открытый взгляд Геннадия Ивановича располагал к себе, а прошлая его служба внушала к нему доверие. Муравьев же никогда не упускал случая мысленно прикинуть, нельзя ли приспособить понравившегося человека, как исполнителя, к какому-нибудь особо нужному делу. Он сразу заинтересовался Невельским.

– Скажите, если не секрет, что заставило вас отказаться от блестящей карьеры у великого князя и ринуться в опас­ную неизвестность на восток?

Геннадий Иванович чуть не вскрикнул от радости: задан­ный вопрос давал ему возможность сразу приступить к сво­ему давно вынашиваемому проекту. Он рассказал горячо и толково о лелеемой мечте и о своих надеждах осуществить, наконец, ее. Тут, в свою очередь, заволновался Муравьев. Ему судьба Амура тоже казалась важной. Но, скрывая свои чувства, он почти холодно спросил:

– Вы подобрали уже команду для вашего транспорта?

– Да, ваше превосходительство, мне повезло: попались, как на подбор, прекрасные, молодые, полные сил и желания служить, хорошо подготовленные, энергичные офицеры.

– Я вашему плану вполне сочувствую, – сказал Му­равьев, – но, ознакомившись с материалами об имевших уже место попытках, не вполне верю в возможность его осуществления. Прежде всего скажите, что следует признать не­сомненно доказанным в интересующем обоих нас деле?

– Только немногие факты, ваше превосходительство, но отнюдь не выводы! – с жаром воскликнул Невельской. – Например, оставим Лаперуза и Бротона, поскольку они, продвигаясь с юга, до устья Амура не дошли и его не видали, а основывались только на словах туземцев, языка которых не знали. Остается Крузенштерн. Он шел с севера и добрался до расположенных друг против друга мысов Головачева – со стороны Сахалина и Ромберга – со стороны материка. Устье должно было находиться со стороны мыса Ромберга, но Ромберг также до него не добрался... А если принять во внимание, что этот офицер был