Полукровка

Иосифа тоской и бессилием. Будь она хоть чуточку другой, он пожертвовал бы собою ради ее счастья.

Трудно сказать, какой именно смысл Иосиф вкладывал в эту меру отличия – что-то почти неуловимое, состоящее из деталей. Однажды, выглянув в коридор, он застал Валю у зеркала. Она стояла, приглаживая волосы, и выражение ее лица напомнило кукольную гримаску, которыми украшают себя манекенщицы из журнала «Работница». На этот журнал подписывалась одна из его лаборанток.

Застав однажды, он снова и снова ловил Валю на совпаденьях, срывая раздражение на невинной лаборантке. Оказавшись невольной участницей его душевных передряг, бедная девушка вскоре уволилась, и Иосиф почувствовал облегчение. Как будто сделал первый шаг. Теперь оставалось поговорить с Валей: подвести к разрыву.

Впрочем, иногда выпадали и легкие дни, когда Валя, казалось, забывала о наставлениях мудрой «Работницы», и тень, лежавшая меж ними, рассеивалась. Радуясь временной легкости, Иосиф впадал в преувеличенно веселый тон: то вспоминал истории из прошлого, то пересказывал шутки, рожденные в лаборатории. На это Вале хватало чувства юмора. Во всяком случае, она смеялась в правильных местах. В такие дни Иосиф летал как на крыльях, уносивших его от тягостных раздумий, и ему казалось, что Валя – совсем не глупая девушка. Рано или поздно она должна понять и сама. В этом случае их разрыв станет более или менее естественным. Про себя он говорил: терапевтическим. В отличие от хирургического, на который ему недоставало духу.

Время шло. Веселых историй оставалось все меньше. Но дело так и не сдвинулось с мертвой точки. Валя молчала и смотрела преданными глазами. Однажды она заговорила сама. Довольно ловко переняв его тон, принялась рассказывать о каком-то институтском недоразумении и неожиданно упомянула Машу. Обыкновенно, по какой-то негласной договоренности, это имя в их разговорах не звучало.

Валя сразу же спохватилась, но Иосиф закивал особенно весело, и она вспомнила еще одну веселую историю. С курсовиками. Искренне, никак не кривя душой, Валя говорила о том, что Маша в сто раз умнее других сокурсниц, так что ей вообще непонятно, зачем его сестра поступила на финансово-экономический факультет. Добро бы еще на Экономическую кибернетику, а так – курам на смех. Иосиф хмыкнул:

– Не знаю... Зависит от кур...

Раньше они не касались этой темы, но теперь, воодушевленный ее справедливым отзывом, Иосиф решил воспользоваться случаем, чтобы преподать ей азы национально- государственной грамоты. Как когда-то сестре. Морщась, словно от привычной боли, он говорил о государственном антисемитизме, пропитавшем советскую систему, о подлой политике Первых отделов, вынюхивающих еврейскую кровь, об искореженных судьбах тех, кого власть объявила людьми второго сорта.

Валя верила и не верила. То, о чем он говорил, не могло быть правдой: правда, которой ее учили, была совершенно другой. Конечно, отдельные проявления случались, но выводы, которые он делал... Валя думала: конечно, преувеличивает. Но в то же время готова была ему поверить, потому что любила.

И все-таки она попыталась возразить:

– А как же ты? Если все так... гадко. Но ты же стал кандидатом.

– Да уж, – он покрутил головой. – Достойная медалька за долгую и безупречную службу!

– Ладно. Хорошо. А Маша? – Валя наступала. – Мы вместе сдавали экзамены. Она получила круглые пятерки. А потом – студенческое научное общество. Она его председатель.

– Вот именно, круглые, – Иосиф усмехнулся. – И вообще все выглядит замечательно. Если не знать правды.

– Какой правды? – Валя переспросила доверчиво.

Соблазн был велик.

История с ложной анкетой, которую он рассказал во всех подробностях, произвела ошеломляющее впечатление. Глаза, распахнутые на Иосифа, сияли ужасом и восхищением. Она слушала зачарованно, словно страшную волшебную сказку, в которой тот, кого она любила, победил всесильного и злобного Змея.

Иосиф говорил и не мог остановиться, потому что вера, с которой она слушала, могла победить все его тягостные раздумья.

За вечерним чаем Валя снова заговорила о Маше. Призналась, что чувствует себя неловко, как будто в чемто перед ней виновата, хотя, видит бог...

Этот разговор был неприятен, но Иосиф не сумел отмахнуться: «Конечно, надо как-то...»

Он говорил, что девочкам надо помириться, но, глядя на Валю, заботливо мешавшую сахар в его чашке, мысленно соглашался с Машей, занявшей жесткую и непримиримую позицию. Жалел, что ему самому не хватает Машиной решимости.

Уходя от тягостного разговора, Иосиф объявил, что собирается отпраздновать свой день рождения. В узком кругу, для друзей. Валя мгновенно обрадовалась и, позабыв обо всем, заговорила про угощение. Иосиф спохватился: он-то имел в виду не домашнюю, а лабораторную вечеринку. Но было уже поздно. На том и порешили: в четверг пойти по магазинам и на рынок. Валя обещала налепить домашних пельменей.

Накануне субботы, в пятницу, она лепила самозабвенно. Рука, отбрасывающая пряди, оставляла в волосах мучные следы. Придя с работы, Иосиф увидел и рассмеялся: «Это что – боевая раскраска? – сделав страшное лицо, он назвал ее женщиной из племени мумба-юмба. – Не хватает юбочки из листьев и ожерелья из вражеских костей».

Сорвавшись с места, Валя бросилась в ванную. Конечно, она понимала юмор, но все-таки очень расстроилась, поэтому и схватила телефонную трубку – просто оказалась рядом, в прихожей, когда зазвонил телефон. Обычно к телефону подходил Иосиф.

На ее алле никто не откликнулся, но трубка, зажатая в руке, не была мертвой. Кто-то прислушивался к Валиному дыханию. Новое алле разбилось о частокол коротких гудков.

Валя вернулась на кухню и взялась за салат. Крошила овощи. Ножик то и дело соскальзывал. Она едва не порезалась. Однако обошлось, и телефон больше не звонил.

Ложась в постель с Иосифом, Валя испытывала странное чувство: с одной стороны, ей нравилось быть взрослой, не хуже девчонок из общежития, с другой – все, что про себя она называла словом это, казалось стыдным. Оно было непременной частью взрослой жизни, но жизнь, в которую Валя вступила, в ее глазах была ущербной. Выражение прикрыть грех венцом, над которым посмеялась бы любая из ее сокурсниц, для Вали не было пустым звуком. В дневных раздумьях приходило мамино слово: испортил. Нет, она не жалела, что решилась на это. Пожалуй, даже радовалась тому, что именно Иосифу принесла свою девическую жертву.

Будь он ее ровесником, ни за что на свете она не позволила бы ничего такого до свадьбы, но Иосиф был намного старше. Разница в возрасте придавала ему сходство с отцом, которого Валя совсем не помнила, но мама всегда говорила о нем хорошо. В маминых рассказах отец представал умным и веселым, теперь Вале казалось – похожим на Иосифа. В этом отцовском качестве он не мог поступить с ней подло.

Лежа в пугающей тишине, Валя представляла себя маленькой девочкой, которой приснился страшный сон: забравшись в отцовскую постель, она засыпает словно под защитой. Тогда нехорошие мысли уходили, и стыд исчезал до утра.

По дому Иосиф помогал охотно. Теперь он уже начистил вареные овощи и, присев на табуретку, рассуждал о том, что прежде – не то, что теперь: все праздники справляли с родственниками.

– В общем, – он говорил задумчиво, – я неплохо к ним отношусь. Но собираться на каждый праздник... – Иосиф покачал головой. – Не знаю, как объяснить... С друзьями как-то ближе, общие темы...

Приготовления они успели закончить к шести, и до первого гостя, явившегося в семь, Валя успела