Дочь обрывает меня восторженным дикарским выкриком:
В проверочном диктанте мой новый ученик допустил одну-единственную ошибку. Надо признать, меня это удивило: текст, извлеченный
– Ну, что ж... Для будущего абитуриента нефилологического вуза – очень впечатляющий результат.
На его месте любой другой бы обрадовался. Но Иван пожал плечами. Я почувствовала укол раздражения. Как тогда, на лестнице, когда он разглядывал меня с любопытством.
– Попробуем демонстрационные варианты? – я отложила красную ручку. – Начинайте с самого первого. Подряд.
Возможно, мне достался случай так называемой врожденной грамотности. При письме такие дети не допускают ошибок, но обычно не знают правил. Полагают, что им эти
Вариант 1. Часть 1.
А 1 , А 2 , А 3 ...
Он отвечал быстро и собранно. Не раздумывая, не дожидаясь моей реакции. Как будто меня здесь не было.
Его лицо оставалось спокойным, словно ему не было дела до того, что игра, в которую он меня втянул, заканчивалась с разгромным счетом. Уж себе-то я могла признаться: в глубине души я чувствовала растерянность, как будто согласилась на роль, не зная слов.
В дверь постучали прежде, чем я решилась признать свое поражение.
– Да, – Иван откликнулся недовольно.
– Простите... – она вошла в комнату. – Может быть, вы... чашечку кофе... – остановилась на пороге. В руках – полный поднос: сахарница, молочник, тонкая кофейная чашка. Смотрела на меня, улыбаясь оплывающими губами.
Прежде чем отвернуться, ее сын дернул плечом.
– А я ведь... – пристраивая поднос, она действовала с преувеличенной осторожностью. – Мы с вами – коллеги. Я тоже преподавала в школе. А потом... потом родился Ванечка. Но я... Я помню. И правила, и сочинения. Предлагала: давай позанимаемся. Но мой сын... он выбрал вас.
Последние слова эта женщина произнесла с болью.
Рука ее сына рисует замысловатые каракули – овалы, замкнутые фигурными скобками. Дожидаясь, пока она уйдет, он расчерчивает их мелкими клетками. Откладывает лист, на котором не осталось живого места.
– Ты. Нам. Мешаешь, – голос Ивана звучит глухо.
– Я? – она улыбается беспомощно. – Ухожу... ухожу... ухожу.
Я наливаю себе кофе. В игре, которую он затеял, я – на ее стороне. Потому что мы – коллеги. Потому что она преподавала в школе. Потому что меня не обманешь: книги, стоящие на его стеллажах, пришли из
– У вас прекрасная библиотека. Надо полагать, ее собирала ваша мама?..
Остывающий кофе почти не пахнет. Знак вопроса я поставила машинально. Мне не нужен его ответ. Меня не собьешь механическими рисунками. Эка невидаль: обычный подростковый невроз. К тому же его овалы не похожи на мои лилии. Ничего общего.
– Ну что ж... – я разглаживаю на сгибе, откладываю в сторону – сборник экзаменационных упражнений. Обложкой вверх. – Диктант вы написали блестяще. Правила знаете. Вам не нужен репетитор. Хотелось бы узнать – зачем? Зачем вы меня пригласили?
– Я... – он прислушивается. Его мать идет по коридору: я слышу стук ее каблучков. – Потом. – Каблучки замирают под дверью. – По литературе? – Иван переспрашивает громко, как будто отвечает на мой вопрос. – По литературе мы проходим Гоголя.
– Для русской литературы... – Почему я ему подыгрываю? – «Мертвые души» – важнейшая тема. На следующем уроке мы обязательно к ней вернемся. – Никакого следующего не будет... Я не позволю себя использовать. – Урок окончен.
Тук-тук-тук.
Каблучки затихают в глубине коридора.
Я складываю вещи.
Иван провожает меня. Стоит в прихожей. Ждет, пока я оденусь. В квартире, которую я тороплюсь покинуть, стоит ватная тишина.
– Нет, – он возится с неподатливыми замками.
Я поднимаю недоуменный взгляд.
– Про книги. Вы спрашивали про книги. Это – не она.
Вдоль тротуаров хохлятся горбатые иномарки. За ночь их накрыло сугробами. Я иду, оскользая на снежной наледи. «Тоже мне! Тайны Мадридского двора... Только этого не хватало... С чего он взял, будто я стану его союзницей?..»
Женщина, идущая мне навстречу, неловко взмахивает руками. Я отступаю в сторону. На этой тропке двоим не разойтись.
«Ну, выпила... Мало ли... – я подбираю объяснение. – Например, встретилась с подругой. Давно не виделись. Посидели в кафе...»
– Как мы с тобой? – Моя подруга тут как тут. – Ну, и куда двинемся?
Ничего удивительного. Ее сын слышал своими ушами: иногда она со мной разговаривает.
– Не знаю... – я замедляю шаги. Останавливаюсь у витрины. Манекены, нарядно одетые, смотрят пустыми глазами. – Может, в «Сайгон»?
Сколько раз хотела, но так и не решилась зайти. Вдвоем – совсем другое дело. Что тут особенного? Две женщины заходят в кафе, чтобы поговорить о настоящем и будущем. Спокойно, как будто у них не было никакого прошлого. Просто сесть и поговорить.
– В «Сайго-он»? – Яна переспрашивает недоверчиво. – Думаешь, там все осталось по-прежнему, как раньше?
Угол Литейного и Невского. Отсюда – подать рукой.
Раньше здесь собирались непризнанные гении. Пили крепчайший кофе – фирменный напиток, которым они запивали презрение к советскому миру. Их губы были подернуты усмешкой: легкий цинизм, подтопленный рефлексией. Мы с Яной заходили время от времени. Кафе было открыто для всех, но главными оставались они. Болтали о своем, не замечая посторонних. В новые времена некоторым удалось
Те, кто пробились, стали оправданием их круга. Теперь они думают – целого поколения. Состарившиеся утята могут гордиться: знакомство с лебедями – само по себе удача и успех. Проходя мимо, я оглядываю высокие двери: а может быть, втайне презирать?
Когда я работала на Фридриха, здесь, правда совсем недолго, торговали итальянской сантехникой – раковины, унитазы, кафельная плитка. Сколько раз проезжала мимо, смотрела на
– Да брось ты! – Яна отмахивается. – Какие унитазы... Всю жизнь на этом углу – кафе!
– Ты просто не помнишь...
Яна пожимает плечами. В те годы она сидела с нашими детьми.
– Ну что, зайдем? Посидим, выпьем винца.
Лузер, живущий во мне, замирает на мгновение: вино, которое подают в кафе, стоит бешеных денег. Я разучилась тратить
