– Выпить? С удовольствием. Отличная мысль! – я подхватываю неверным голосом.
– Или сперва – по кофейку? Что-то я ужасно замерзла... Это ты у нас – спартанская героиня. Зима, а ходишь в курточке... – она снимает шубку, бросает на спинку стула. Небрежно, как и подобает богатой женщине. – Ну, рассказывай... Как? Что?
Я пристраиваю куртку, снимаю вязаную шапочку. Наше прошлое связано замысловатым узором: дети, мужья, любовники. Мне не хочется об этом говорить.
Днем здесь совсем мало посетителей. Молодая пара: парень с девушкой – устроились в дальнем углу. Джентльмен, занявший место у входа, листает газету. Из динамиков льется тихая музыка. Ее не надо перекрикивать. Посетители могут поговорить тихо и спокойно.
Наш разговор не клеится. Как-никак прошло пятнадцать лет.
– Ваши два капучино, – девочка-официантка приносит заказ. У нее милое личико, не обезображенное агрессивной косметикой. Похожа на студентку-филолога. В Европе принято подрабатывать. К примеру, официанткой в кафе.
Краешком чайной ложки я касаюсь сливочной пены. Пенный куполок посыпан чем-то коричневым, похожим на шоколадную крошку.
– Поня-ятно, – Яна делает знак официантке. – Все те же вечные ученики.
Девушка-официантка выходит из-за стойки.
– Французское, испанское, итальянское... – моя подруга просматривает винную карту. Европейскую карту здешней местности, анклава уюта и спокойствия. Среди наших волчьих равнин.
– Ну, и как тебе? – Прежде чем принесут заказ, у нас есть время осмотреться.
– Ничего, – я киваю. – Симпатично.
Дизайнеры, оформлявшие новый интерьер, сыграли на прошлом. Выбрали компромиссный вариант: развесили фотографии прежних посетителей, которые называли друг друга гениями... Родись Иван в прежние времена, мог бы стать одним из них...
– Какой Иван? Ах, этот... – она тянет разочарованно. – Да брось ты! Не говори глупости. С чего ты взяла?
Честно говоря, я и сама не понимаю, откуда у меня взялась эта мысль.
– Вот и не выдумывай. Мальчик как мальчик. К тому же – отпрыск богатых родителей. Как пить дать – избалованный. И вообще... Тебе-то какая разница! Дула бы в свою дудку. Главное, выгодный урок...
– При чем здесь богатые родители? Можно подумать,
– Это? – она щурится. – Что-то я тебя не пойму...
Этого я не могу объяснить. Старые обложки – не аргумент. Если сошлюсь на старые обложки, она ответит: он-то здесь при чем? Библиотеку собрали до него. Пускай не мать, бывшая училка литературы. Но ведь не он...
Подходя к троллейбусной остановке, я думаю: «И
Троллейбус распахивает двери. Я пробираюсь назад, отворачиваюсь к окну.
Дело не в обложках и даже не в абсолютной грамотности. Этот мальчик –
– Ничего удивительного, – воображаемая подруга подхватывает мгновенно. – Отпрыск богатых родителей: жизнь, накладывающая неизбывные черты. Ни дня не проучился в советской школе. Ну и где он научится
– Вот-вот, – я усмехаюсь. – Запущенный ребенок.
Голос водителя возвращает меня к жизни. Чуть не проехала свою остановку. Оторвавшись от заднего стекла, я пробираюсь к выходу. Гипермаркет, цивилизация новых виннеров, сияет огнями реклам. Издалека он похож на океанский лайнер, того и гляди тронется в путь.
По выходным сюда приходят целыми семьями: дети, родители, старики. В этой пьесе им достались роли дедушек и бабушек. Шопинг – демонстрация единения, нерушимости семейных уз. Администрация это учитывает. Для каждого возраста предусмотрены свои развлечения: кафе, рестораны, бутики. На первом этаже оборудована детская комната. Малыши под присмотром воспитателей резвятся в загончике с шарами. На склоне жизни эти дети обязательно вспомнят. Я пытаюсь представить себе их будущее: вот они стали стариками и старухами, уселись в глубокие кресла. Седина, морщинистые руки... В их памяти осталось
«Не надо. Не надо было упоминать про Ивана, – думаю я с горечью, как будто мы с Яной и вправду встретились. – Для тех, кто победил в естественном отборе, наши аргументы – невнятица, заумь, полная бессмыслица. Мысль, обращенная от адепта к адепту. От лузера к лузеру».
Когда мы встретимся, я найду другие темы. У меня достаточно времени, чтобы все обдумать, подготовиться как следует.
Во-первых: ее сын. Я должна сказать ей об этом. Предупредить: «Твой сын в опасности. Поговори со своим мужем. Сама». Когда-то давно я не сделала этого: не позвонила
Он явился на пятый день. Приехал вечерним автобусом, который возит вторую смену. Я видела, потому что стояла у окна. Как обычно, водитель остановился поодаль. К проходной рабочие подходили группами. Сергей Николаевич шел один. Просто шел. Шел и смотрел в землю. В которой мог оказаться, если бы Фридрих отдал другой приказ.
Мне хотелось его увидеть. Не для того, чтобы глянуть в глаза. В этой истории меня интересовала исключительно
Он поднимался. Я стояла на своем этаже. Смотрела вниз, облокотясь на перила. Его кожа осталась нетронутой: молодое чистое лицо.
Проходя мимо, он поздоровался. Я кивнула. Едва кивнула в ответ.
Стояла и думала: на месте Фридриха я бы сделала то же самое. Чистая кожа – алиби, которое можно предъявить. Чтобы все убедились: ничего страшного не случилось. Смотрите: вот он идет по коридору. Ни один волос не упал с его взлохмаченной головы. Потому что мы – не волки.
Вечером я узнала: Фридрих его не принял. Передал через секретаршу. Сказал: пусть идет в бухгалтерию – получать расчет.
На часах – ночь. Половина двенадцатого.
Фридрих стоит передо мной. Одна штанина вздернута, как тогда, когда я ждала его на балконе. Они подъехали на трех машинах: Фридрих и его мутноглазые партнеры. Эти бы точно убили...
Он возвращается за стол. Поднимает глаза. Я вижу, как он измучен.
«Еще не поздно. Мы... Если вы, конечно, не заняты... Можно куда-нибудь съездить. Посидеть...»
Совдепия кончилась. Теперь – главное, результат.
«Я видела его».
Зачем я говорю об этом?
«Видели? – Фридрих переспрашивает. – И – что?»
«Это вы?.. Вы приказали, чтобы его... не били?»
Фридрих пожимает плечами:
«Били? Зачем?»
Теперь это вопрос целесообразности.
«В данном случае это – лишнее. Закрыть на пару дней. Подонок, – он морщится как от зубной боли, дергает щекой. – Не хватало марать руки. Все выложил сам».
«А где его нашли?»
«Какой-то город. Маленький. Сказали, да я не запомнил».
Название – лишняя информация. Это я тоже понимаю: в распоряжении тех, кого он нанял, вся
