И когда Грегуар ретушировал краски на портрете, а затем наносил штриховку грифелем и дышал в маленькую металлическую трубочку, которая одним концом была опущена во флакон, он отметил по себя, что идет уже четвертый день и грифель пересох. Вздохнув, шевалье положил рисунок в папку и поехал к замку графа де Моранжьяс.
Утро только начиналось. Вместе с ним ехал Мани, а также Тома, который провел эту ночь в своей любимой розовой комнате в компании красотки Армелины.
Не успели они пройти и половины пути, как в серых сумерках послышался набат. Всадники замедлили ход, придержав своих лошадей, но по пути так и не встретили никого, кто мог бы сказать им, по ком звонит колокол. Прибыв в замок, они увидели во дворе возмущенных крестьян, приехавших сюда с собаками на большой повозке. В эту группу, собравшуюся на графском подворье, также входили драгуны под командованием сварливого офицера и несколько дворян, прибывших на своих лошадях. Как им сообщили, мсье Жан-Франсуа, сын графа, уехал еще до. рассвета, и теперь солдаты и небольшой отряд добровольцев сбились толпой у дверей в ожидании приказа. Граф де Моранжьяс, который чуть ранее присоединился к этим людям, рассказал им, что произошло ночью на склонах Муше, когда выпал первый снег. Стадо коз нашли накануне неподалеку от дома их владельца, на границе Фулейра. Ни одно животное не пропало: ни альпийские козы, ни насмерть перепуганная собака. Но зато пропали два ребенка – брат и сестра, которые приглядывали за стадом.
Отец пропавших детей, женившийся во второй раз после того, как его первая жена умерла при родах, когда появился на свет мальчик, был забулдыгой. Он сидел у домашнего очага, не желая принимать к сведению очевидные факты, отказываясь верить в то, что произошло, и не предпринимая никаких мер. Крестьянин собрал коз и, найдя собаку, отнес ее на своих руках в дом, к самому очагу, где несчастное животное лихорадочно дрожало и, не отрывая глаз от раскаленных углей, лежало почти весь этот день. Мужчина присматривал за собакой и ждал своих детей весь день и всю ночь и только потом объявил о том, что они пропали. Люди прочесали местность в близлежащих горах в поисках детей. Безрезультатно. Кюре Пульхака перед тем, как позвать на помощь солдат, прочитал мессу.
Таким образом, начиналась новая битва, еще одна, и все надеялись, что по снегу ее вести будет легче, чем по грязи… Жан-Франсуа принял это решение еще до того, как его охватил яростный гнев, приступы которого начали появляться с пугающей регулярностью после его возвращения из Африки. Во время этих приступов он рычал и бесновался, не в силах остановиться.
– Вы пропустили совсем немного, мсье друг волков, – проговорила Марианна, показавшаяся за спиной своего отца у порога двери. Она вышла на крыльцо в широком домашнем платье, которое закрывало ее почти до ушей.
– Мы его поймаем, – заверил ее Грегуар.
Граф, посмеиваясь про себя, отошел в сторону и сделал вид, что он не почувствовал – а на самом деле только он один это и заметил – некоего лукавства в ответе шевалье…
Грегуар спрыгнул на землю. Марианна, запахнувшись в огромный воротник своего домашнего платья, который согревал ее дыхание, посмотрела ему в глаза с очаровательной опаской. Со двора доносился шум подготовительной суматохи, создавая странное впечатление от происходящего. В бледных лучах начинавшегося утра, среди морозных хлопьев снега, падающих с неба в кружащемся танце, среди мрачного дыма зажженных факелов сновали встревоженные люди… Он вынул из папки рисунок и свернул его в трубочку, чтобы защитить от падающих на скользкие ступени снежинок.
– У меня для вас кое-что есть, Марианна.
Улыбнувшись, она протянула руку и взяла рисунок, окинув взглядом небольшой рулон.
– Пожалуйста, посмотрите, – настаивал Грегуар и, чуть помедлив, добавил: – Только когда останетесь одна.
Улыбка сползла с лица девушки. Она посмотрела через плечо, как будто опасалась чьего-то нежелательного появления, и этот кто-то (ее мать) действительно приехал.
А ведь Марианна согласилась на это свидание после такой долгой разлуки!
Он поморщился, словно от боли, и подумал о том, что ему придется пережить еще одно долгое расставание. Посмотрев на него с грустной улыбкой, девушка вымолвила, что она не так свободна, как он, и удалилась.
С деланной бодростью, держа в руках рисунок Фронсака, Марианна направилась к своей матери. Затем она позвала отца, как будто хотела обратить на себя внимание и отвлечь родителей от шевалье, давая ему тем самым возможность уехать, не дожидаясь ее.
Что он и решил сделать. Поднимаясь в седло, шевалье услышал за своей спиной скрипучий голос Сардиса:
– Осторожно, мсье.
– Вы тоже участвуете в экспедиции, святой отец?
Аббат ответил ему с храбрым и в то же время немного флегматичным выражением лица, которое могло означать все что угодно, только не веселье. Одетый в широкополую, облепленную снегом шляпу, черное драповое пальто, он смотрел на всадника, и в его прищуренных глазах светилась решимость.
– Нет, не участвую, шевалье. Я нужен здесь.
– Чтобы подслушивать у дверей, отец мой?
Сардис повел плечами. Внезапно в его глазах загорелась веселая искорка, и он произнес мягким, но решительным тоном:
– Не бойтесь, шевалье, я умею хранить тайны… Во всяком случае, до того пока они не становятся слишком опасными. Послушайте меня, раз вы еще здесь. У мадам графини большие планы относительно своей дочери. Не поймите меня превратно, но ей бы очень не хотелось, чтобы Марианна влюбилась в такого человека, как вы. Она никогда в жизни этого не допустит. Я говорю с вами как друг, господин де Фронсак. Вы не в Париже.
– Ах так…
– Вас видели в доме мадам Тесьер…
– Там видят всех обманутых мужей, и если их узнают, то этот факт игнорируют или же пытаются игнорировать. Кроме того, там видят тех, кто еще не успел обзавестись супругой, одним словом, очень многих представителей высшего общества Жеводана, святой отец, а также тех, кто принадлежит к среднему слою. Хотя, должен признаться, в эти дни мне не довелось встретить там никого из духовенства. Возможно, из-за того, что люди в этом заведении очень быстро снимают с себя одежды. Если бы мы были в Париже, отец мой, то наверняка встретили бы там представителей двора!
Он развернулся и выехал на скользкую дорогу, присоединившись к Тома и Мани. И вся троица поскакала галопом вдогонку за другими всадниками, сопровождающими крытую тележку, которую окружала галдящая толпа. Отец Сардис остался стоять с открытым ртом…
Они обнаружили тело на исходе долгого дня, проведенного в преодолении крутых подъемов, скользких склонов и оврагов, покрытых снегом, который иногда доставал людям до пояса. Им приходилось пересекать узкие и неровные горные переходы, коротко придерживая лошадей за поводья. А иногда они отправлялись пешком, вверяя лошадей крестьянам, которые были вооружены простыми палками, обитыми железом, в поисках дороги, по которой могла бы пройти лошадь, а затем возвращались, искали своих лошадей и понимали, что необходимо идти в другом направлении.
Люди с трудом пробирались по глубокому снегу. Этот белый снег, мягким покрывалом укрывающий землю, побуждал ехать быстрее, как только прекращался снегопад. Время от времени пурга усиливалась, хлопья падали гуще и чаще, не прекращая сыпаться ни на минуту. И тогда поисковая команда разделилась на группы, которые возглавили крестьяне-проводники, хорошо знавшие горы. Группу, в которой оказались Грегуар и Мани и к которой в дальнейшем присоединился Тома д'Апше и еще два крестьянина, вел отец пропавших детей.
Жан-Франсуа де Моранжьяс шел с теми, кто местом своих поисков выбрал северо-восточную часть Муше. Грегуар видел его утром, когда длинный черный ряд спасателей выстроился на выходе из Фулейра. Они поприветствовали друг друга издалека, но ни один из них не пожелал подойти ближе, что, однако, в данных обстоятельствах не выглядело неуважительно.
Когда небо начало темнеть, наконец обнаружили тело. Снегопад усилился, и наступила тишина, которую не нарушал даже шум ветра. Через несколько минут на землю спустилась ночь. Факелы только-только
