зажгли, и когда отец пропавших детей увидел страшное зрелище, он едва не поверил в дьявола, а остальные крестьяне упали на колени и начали креститься, внезапно осознав, что они нашли не только то, что искали, но и нечто большее…
Люди уже во второй раз прочесывали это место, следуя по дороге, по которой, как сообщил им несчастный отец, жители деревни обычно ходили через лес. Они прошли мимо заброшенной хижины, черной и покосившейся, но ничто не указывало на признаки, по которым можно было найти маленьких пастухов. По настоянию Тома они проехали по дорожке, истоптанной козами, где, возможно, пробегали дети, но тоже безрезультатно.
То, что они увидели, сначала показалось просто размытым силуэтом, застывшим в ветвях, которые проросли на пне. Этот толстый пень приткнулся у края тропинки, что вилась вдоль склона.
Мани, ехавший впереди группы, первый заметил странный пень и, спрыгнув с лошади, опустился возле него на корточки. Он сделал несколько жестов, и остальные поняли, что делать. Сойдя с лошадей, Грегуар и Тома направились к нему, тяжело ступая по глубокому снегу, который доставал им до пояса. Они стали рядом с индейцем, пытаясь рассмотреть в ночной мгле его находку. Это была темная, истерзанная масса, лежавшая на бледном снегу под деревом. Она была завернута в плащ, и оттого увидеть какие-либо детали не представлялось возможным.
Люди находились на расстоянии всего лишь нескольких Шагов, когда она почувствовала их приближение и быстро поднялась, окинув взглядом тех, кто держал лошадей под уздцы, медленно приближаясь к ней по тропинке. Грегуар вскрикнул и бросился бежать, услышав, как позади него, разразившись проклятиями, упал на землю Тома.
Она проворно побежала вниз по склону, показав им сначала пустые ладони, а затем сделав знак, который ни с чем нельзя перепутать, – жест, означавший наведение порчи. И тогда крестьяне, жалобно заохав, остановились и начали судорожно креститься.
– Это проделки дьявола! – закричал отец пропавших детей.
Грегуар узнал ее и был уверен в том, что остальные, а особенно Мани, тоже узнали ее. Но никто не стал произносить вслух ни ее имени, ни прозвища. Кто-то из мужчин указал на двух соломенных кукол с вплетенными в них растрепанными перьями, которые лежали под деревом. Однако они не притронулись к ним, и вскоре бесшумно падающие хлопья снега укрыли их.
Преследовать убегающую по глубокому снегу Болтушку было очень рискованно и практически невозможно. Девушка металась по склону, а затем и по равнине, словно сумасшедшая, и напоминала птицу, которая ловит крыльями пересекающиеся потоки воздуха, пытаясь взлететь. В самом сердце зарождающейся ночи, среди кустарников и спутанных стеблей вереска, где не было никакого шанса поймать немую, тихо падал и падал белый снег, заметая все следы на промерзшей земле. И среди этих следов – то ли там, откуда убегала Болтушка, то ли в том месте, где она нашла обезглавленного мальчика, а потом, вероятно, притащила сюда, – они наконец обнаружили тело несчастного ребенка. Оно лежало в десяти шагах от дерева, где Болтушка оставила своих кукол.
Отец мальчика зарыдал.
Из глубины леса, чернеющего в горах, ему ответил волчий вой.
Пламя факелов затрещало под напором ветра, и снежинки снова завихрились. Началась метель. И все время, пока Грегуар, склонившись над изуродованным трупом мальчика, изучал его раны в неровных отсветах огня, не было слышно никаких других звуков. Взволнованный, бледный, с перекошенным лицом, он нашел в открытых ранах жертвы то, что несколько дней спустя ему пришлось показать на ученом совете, возглавляемом королевским интендантом, и что навлекло на него большие неприятности. Однако в ту страшную ночь Грегуар никому даже словом не обмолвился о своей находке, да и, скорее всего, в сумраке, освещаемом полыханием фонарей, ее никто и не заметил… Нахмурившись, шевалье обратился к отцу детей, который после случившегося все время молчал:
– Нужно искать твою дочь.
Мужчина молчал, качая головой. Двое других ответили вместо него. Их голоса надрывались от усталости, глаза блестели, а в уголках ртов и бородах застыла слюна. Они заявили, что все кончено, что им никогда не найти ее, по крайней мере живой, а даже если девочка еще и жива, то это наверняка будет скорее проклятие, чем чудо, потому что для нее все потеряно, раз уж она повстречалась со Зверем. Затем крестьянин, пряча глаза, сказал, что у него уже нет дочери. Тома, как ни странно, поддержал их. Маркиз пожаловался, что люди уже валятся с ног от усталости, а следы на снегу почти не видны, что они всегда смогут вернуться позже, например утром, и привести с собой собак…
Неожиданно раздался громкий вой волка. После непродолжительной паузы он повторился, но уже ближе и по-другому. Чувствовалось, что зверь находится где-то рядом и бродит вокруг сидящих на корточках крестьян которые напряглись, сдерживая дрожь и стараясь не выдавать своего страха.
– Где Мани? – внезапно спросил Грегуар.
Индейца нигде не было видно.
Волк снова завыл.
Грегуар выругался. Он попросил Тома провести людей, которые несли растерзанное тело ребенка, до Фулейра, но молодой маркиз отказался и вместо этого построил крестьян, вручив предводителю группы свой пистолет. Селяне же оставили им свои факелы.
Следы от копыт лошади Мани были очень четкие, и ехать по ним не составляло труда даже ночью. Продвигаясь вдоль засыпанного снегом обрыва, они осторожно спустились по откосу, пересекли лес и поляну, а затем обнаружили, что их путь все больше лежит вниз, под уклон. Несколько раз где-то рядом раздавался волчий вой, и тогда Тома и Грегуар пришпоривали своих уставших коней, которые тревожно фыркали, кусая удила, и пряли ушами. Два волка, перекликавшиеся таким образом, находились теперь совсем близко друг к другу, чтобы встретиться в одной точке.
Мани ждал товарищей на самом краю горной расщелины, возле сухого голого дерева, склонившегося к отвесной стене. Грудь индейца медленно вздымалась и опускалась. Увидев, что они приближаются, он сжал губы: ему нечего было сказать, к тому же он и так сегодня слишком много говорил. Тома д'Апше казался слишком бледным в неясном свете луны. Снег пошел сильнее, порывы ветра стали ожесточеннее.
Мани отстегнул от своего седла моток веревки и, не говоря ни слова, начал разматывать его, передав другой конец Грегуару, который тоже молчал.
Ни один человек, находящийся в здравом уме, не рискнул бы спуститься на дно этой расщелины, которая зияла чернотой до жути и казалась бездонной. Ее склоны были такими гладкими, что на них не за что было уцепиться ни рукой, ни ногой. Тома был поражен и даже коротко вскрикнул, увидев, как Мани повернулся спиной к этой чернеющей пустоте и стал пятиться, не обращая внимания на протестующий жест Грегуара. Нащупав выступ, индеец поставил ногу и, натянув веревку, молниеносно исчез в пропасти. Маркиз подбежал поближе, чтобы помочь ему.
Мани не показывался несколько минут, а затем, поддерживаемый двумя своими товарищами, значительно медленнее, чем он спускался, поднялся наконец из расщелины. У девочки, которую он держал на руках, прижимая к телу, вся голова была в крови, на ней почти не осталось волос. Она слабо дышала и была без сознания.
Завернув ребенка в свой плащ, Мани бережно держал ее на руках, даже когда забирался в седло.
– Теперь покажи нам дорогу, – сказал Тома.
В пятидесяти шагах от них на толстом стволе поваленного грозой дерева сидел огромный серый волк, который находился там все время, пока могиканин спускался в расщелину, а потом поднимался наверх. Но путники не видели его и заметили присутствие зверя лишь в тот момент, когда он спрыгнул со ствола, немало перепугав их, а затем, довольный и успокоенный, удалился легкими прыжками. Грегуар и Мани проводили его долгим взглядом. Маркиз, смотревший в это время в другую сторону, ничего не понял и только обернулся на шелест ветвей которые сомкнулись за убегающим зверем.
– Мани! Боже мой! Как тебе это удалось? – схватившись от удивления за голову, прошептал Грегуар на певучем, но немного резком языке индейцев, прежде чем сесть в седло.
– Мой народ носит имя волка, – с гордостью ответил индеец. – Волк привел меня сюда.
– Мой друг, я тебя прошу, мы оба прекрасно знаем, что волки не разговаривают! – хриплым голосом прошептал шевалье.
На этот раз Мани ответил ему по-французски:
