– Этой ночью ты не видишь звезд на небе. Но они все же там есть…
– Господи, Мани… – пробормотал Грегуар, сдаваясь.
Он резко дернул поводья, подпрыгнул в седле и пришпорил лошадь облепленными снегом сапогами.
Небо время от времени прояснялось, и на нем появлялись светлые прогалины, голубевшие среди снежно-белых облаков. Шум и движение в лесах заглушалось северным ветром, который непрерывно дул в сторону замка, обдавая гладкие стены снегом. Метель продолжалась уже несколько дней и ночей.
Они стояли снаружи, возле ступеней широкого крыльца, на котором суетились слуги, и Марианна, похоже, не собиралась приглашать его войти в дом. По причине, которую Грегуар не хотел знать и которая, признаться, не очень-то волновала его, девушка встретила молодого человека во дворе. На самом деле шевалье сразу догадался, почему она стояла там, ожидая его, но не придал этому никакого значения.
В конце концов, это было не важно.
Главное заключалось в том, что он сейчас находился рядом с ней, мог чувствовать ее присутствие, слушать ее, любоваться ею. И она говорила с ним не только словами, но и глазами, своим телом и жестами, излучая человеческое тепло, наполнявшее его счастьем, несмотря на холодность, с которой Грегуара принимали в Менде. Казалось, он чувствовал не только то, к чему мог прикоснуться или увидеть глазами, но и нечто другое, что витало вокруг них, – неосязаемое и необъяснимое, хрупкое и очень нежное, словно неуловимый луч солнца.
Они неспешно прогуливались по садовым аллеям, в который раз проходя по одним и тем же дорожкам. Марианна, одетая во все темно-красное, в сапожках и перчатках, в плаще, подбитом лисьим мехом с рыжим и серым оттенками, выглядела потрясающе. У нее была та же прическа, что и в тот раз, когда Грегуар впервые увидел ее, – непослушные волосы девушки были немного стянуты и подчеркивали нежный овал лица. На шевалье был длинный темный кожаный плащ с высоко поднятым воротником. Низко надвинув треуголку, он, казалось, полностью погрузился в свои мысли.
Сначала он рассказал ей, как они нашли маленькую девочку, полумертвую от голода, холода и страха, а потом поведал намного более таинственную историю о ее брате, несчастном Луи, по поводу которого Грегуар впоследствии задал основную часть своих вопросов на ученом совете, проходившем в гостинице Лаффонта. Он спросил у девушки, рассказывал ли ей об этом Жан-Франсуа, который в нем участвовал, и о каких соображениях шевалье граф упоминал.
– Не столько о соображениях, сколько о фактах, как я надеюсь, – поправился Грегуар.
Он вспомнил зал, где проходило обсуждение, и его стены, украшенные деревянными панелями (которые, кстати, единственные вызывали более или менее теплые чувства во время этого мероприятия). Грегуар не забыл ни выступления капитана дю Амеля, ни сурового заключения интенданта, еще больше остудившего и без того холодную атмосферу совета.
– В конечном счете, капитан, – говорил интендант, – вы обложили всю местность капканами, в которых крестьян погибло больше, чем волков. Ваши солдаты совершают такие преступления против населения, каких иногда и Зверь не осмеливается совершать. К тому же во время вашей бойни волк убил… четырнадцать человек!
Капитан бормотал какие-то извинения, пытаясь оправдаться. Но Жан-Франсуа не пощадил его и предложил послушать мнение «мсье натуралиста», спросив Фронсака, что думает наука по поводу этого
Эти слова, произнесенные с сарказмом, вызвали среди уважаемых членов ученого совета смех. Но когда все успокоились, Грегуар, резко вернув собрание в обстановку серьезности, выразил уверенность, что Зверь – это не волк. Он также добавил, что посвятил очень много времени изучению этих животных, находясь в Новой Франции, где волки водятся в изобилии, и пришел к выводу, что они очень редко нападают на людей без причины.
– Ваш отец, Марианна, возразил, что волки в этих краях, то есть в Жеводане, могут иметь немного другие повадки. К тому же волк, больной бешенством, может напасть на кого угодно.
– Но разве это не логично?
– Понимаете, если животное заболевает бешенством, оно умирает от этой болезни через две недели. Но в ваших краях Зверь орудует уже два года, Марианна. И на хрупах я видел раны, которые не способен нанести ни один волк.
– И этот отпечаток, который, как вы сказали, был обнаружен… на теле несчастного Луи?
– Да, и это тоже. Я показал свою находку на совете.
Грегуар вспомнил, как вынул из кармана небольшую бутылочку для пилюль и, открыв ее, передал присутствующим.
– Это еще одна форель, вроде той, что вы нам недавно продемонстрировали? – поинтересовался граф.
В бутылочке находился предмет из серого металла, нечто вроде железного клыка.
– Я обнаружил этот кусок металла в растерзанном теле жертвы. Ни у одного животного не бывает металлических клыков, и, насколько я знаю, не надо быть ученым, чтобы утверждать это.
Жан-Франсуа заметил:
– То есть вы считаете, что монстр – это не животное? Кто же он, в таком случае? Скажите нам, шевалье, как его поймать, кем бы он ни был? Пока мы здесь разговариваем, этот… это существо убивает наших людей!
– Что ж, говоря это, мой брат был совершенно прав, – заметила Марианна.
Грегуар покачал головой и коротко вздохнул.
На защиту мнения шевалье попытался встать отец Сардис. Послушав дискуссию, где Грегуар предположил, что Зверь – это не обычный человек, аббат в свойственной ему манере заявил, что Церковь полагает точно так же. Он торжественно провозгласил, что поддерживает точку зрения господина де Фронсака, который приписывает Зверю сверхъестественный характер. Но Грегуар не воспользовался этой поддержкой, а, наоборот, попытался убедить присутствующих, что он ничего такого не предполагает, а просто относится ко всему критически и ищет истину.
Напряженность достигла предела. Особенно это чувствовалось в конце заседания, когда интендант Лаффонт заговорил о том, что, по всей видимости, было истинной целью этого собрания. Речь шла об отставке дю Амеля и королевском указе, в котором методы капитана признавались неэффективными. Дю Амелю и его солдатам надлежало возвратиться в Лангоньский полк, а на его место был назначен господин Ботерн, королевский канонир, который был уполномочен убить этого злобного волка на данной территории.
Марианна искренне поинтересовалась:
– Но разве вам не более чем другим, и особенно моему брату, выгодно…
– Ваш взгляд и тон вашего голоса наводят меня на мысль, что я прощен за то, что однажды покинул стены этого замка, – перебил ее Грегуар, не давая договорить.
Все еще хмурясь, девушка повернулась к нему.
– Без сомнения, – сказала она, придерживая воротник своего плаща так, что ее рука оказалась прямо перед губами. – Знаете ли, мне тоже очень интересно, каков же мой… тотем. Я правильно употребила это слово?
Он кивнул в знак согласия.
– Вы не хотите мне сказать?
– На этот вопрос может ответить только Мани, я не мастер в таких делах. Вы позволите мне видеть вас, чтобы поговорить о тотемах и Звере?
– Конечно. – Она улыбнулась и с легкой иронией в голосе произнесла: – Вы надеетесь, что будете единственным человеком в Жеводане, который сегодня не захочет говорить ни о чем другом?
– Во всяком случае, я точно знаю, что мне нечего добавить, поскольку мои предположения по поводу Зверя – абсурдные для всех остальных – при королевском дворе ничего, кроме славы безумца, не принесут, – ответил Грегуар и с грустью добавил: – Марианна, очевидно, вы хотите услышать от меня что-то вроде признания, которое я больше никому не могу сделать. Дескать, я, Грегуар де Фронсак, считаю, что Зверь – это такое существо, которое состоит не только из плоти, но и из железа. К тому же оно одарено
