Мужайся, мой разум, и, дух, уносисьтуда, где, в сиянье таим,как будто из света отлитый Масисцарит перед взором моим!Но как я скажу про возлюбленный ад,начала свяжу и концы?Раскроется ль в каменном звоне цикадмолитвенник Нарекаци?До речи ли тут, о веков череда?Ты кровью небес не дразни,но дай мне заплакать, чтоб мир зарыдало мраке турецкой резни.Меж воронов черных я счастлив, что бел,что мучусь юдолью земной,что лучшее слово мое о тебееще остается за мной.
1982
' Ежевечерне я в своей молитве '
Ежевечерне я в своей молитвевверяю Богу душу и не знаю,проснусь с утра или ее на лифтеопустят в ад или поднимут к раю.Последнее совсем невероятно:я весь из фраз и верю больше фразам,чем бытию, мои грехи и пятнавидны и невооруженным глазом.Я все приму, на солнышке оттаяв,нет ни одной обиды незабытой;но Судный час, о чем смолчал Бердяев,встречать с виной страшнее, чем с обидой.Как больно стать навеки виноватым,неискупимо и невозмещенно,перед сестрою или перед братом,—к ним не дойдет и стон из бездны черной.И все ж клянусь, что вся отвага Дантав часы тоски, прильнувшей к изголовью,не так надежна и не благодатна,как свет вины, усиленный любовью.Все вглубь и ввысь! А не дойду до цели —на то и жизнь, на то и воля Божья.Мне это все открылось в Коктебелепод шорох волн у черного подножья.
1984
Коктебельская ода
Никогда я Богу не молилсятак легко, так полно, как теперь…Добрый день, Аленушка-Алиса,прилетай за чудом в Коктебель.Видишь? — я, от радости заплакав,запрокинул голову — и вотКиммерия, алая от маков,в бесконечность синюю плывет.Вся плывет в непобедимом свете,в негасимом полдне, — и на ней,как не знают ангелы и дети,я не помню горестей и дней.Дал Господь согнать с души отечность,
