— Я не имею права вдаваться в подробности, — говорю я. — Скажем так, растить ребенка — это нелегко.
— О… — тянет Исузу и, сама того не осознавая, поднимает руку, чтобы потереть загривок.
— О… — повторяет она.
— …кей, — добавляет она после крошечной паузы.
— Помните, когда я рассказал вам про…
С этого я начинаю, прежде чем напомнить отцу Джеку об одном из эпизодов с «азартными играми».
— Да?..
— Хм… — хмыкаю я. — Ну…
— Выкладывайте, Марти.
И я выкладываю, поскольку отец Джек уже сделал нечто подобное. В моем случае, я выкладываю правду об Исузу; для отца Джека, это красиво осуществленная выкладка, которая принимается благодаря его неудачному решению потягивать во время нашей маленькой доверительной беседы неконцентрированную кровь.
— Так кто там у вас? — осведомляется отец Джек.
Светлые брызги-бусинки крови окропляют меня, промокательную бумагу на столе, некоторые все еще висят в воздухе.
— Ребенок, — повторяю я, вытирая лицо рукавом. — Смертный, — добавляю я. — Сейчас уже не ребенок. Она собирается стать вампиром и выйти замуж.
Молчание.
— Сначала выйти замуж, потом стать вампиром, — поясняю я.
— Хм… — говорит отец Джек, вытирая свой перепачканный подбородок. — Проблематично.
— Вот именно.
— И сколько, говорите, ей лет?
— Восемнадцать.
— И человек на сто процентов? — переспрашивает отец Джек. — Смертный до мозга костей?
— Да.
Отец Джек убирает еще одну кровавую точку, которую упустил из виду. Я замечаю ее уже после того, как она исчезает, в то время как добрый патер исступленно закатывает глаза, предоставляя себе перспективу.
— И вы хотите, чтобы я провел церемонию? — спрашивает он, сцепляя пальцы, на его губах играет выжидающая улыбочка.
— Только в том случае, — говорю я, — если будут соблюдены определенные условия.
Платье Исузу — это, конечно, не платье Исузу. Это платье моей матери. Твит согласилась быть в чем-нибудь синем.
— У меня есть не один способ это сделать, — шепчет мне маленькая мисс Манчкин — с сожалением, хотя изо всех сил старается не подавать виду.
— Вступайте в наш гребаный клуб, — шепчу я в ответ.
Роз не вступила в клуб меланхоликов. Вместо этого она основала собственный — «клуб тех, кого довел Марти», он же «клуб ревнующих к Исузу».
— Что у вас тут за конспирация на двоих? — спрашивает она, просовывая голову между нашими шепчущимися головами.
— Убийство, — сообщает Твит.
— Самое грязное убийство, — поддакиваю я.
— Можно поинтересоваться, кого вы решили убить, или это будет сюрприз? — спрашивает Роз.
Я смотрю на Твит; Твит смотрит на меня.
— Сюрприз, — подтверждаем мы.
— Прелестно, — бросает Роз и направляется прочь, дабы проверить что-нибудь такое, что на самом деле в проверке не нуждается.
— Мы ее достали, — говорит Твит.
— Я заметил, — говорю я. — Можно подумать, что это ее брачная ночь.
— Не-а, — поправляет меня Твит. — Можно подумать, что брачной ночи не было.
— Тонко подмечено, — отвечаю я, проверяя содержимое своего кармана, чтобы удостовериться, что кольцо все еще там.
Потом проверяю второй карман, чтобы удостовериться в наличии другого кольца.
Проверка, повторная проверка.
Тем временем Робби стоит на задворках почти пустой церкви и обнюхивает себя — бог знает зачем, потому что вампиры не потеют. Но с другой стороны… Робби, в конце концов, не так давно стал вампиром, что весьма неплохо, как мне кажется. Они с Исузу окажутся примерно в равном положении.
— Двери заперты? — окликаю я его.
— Так точно, — отзывается Робби, показывая мне оттопыренные большие пальцы, но тут же поворачивается и дергает за обе ручки, а потом снова разворачивается к нам, весь улыбающийся, и снова поднимает большие пальцы.
— Так точно, — повторяет он.
У меня в глазах нет никаких кровавых точек, и никто не может увидеть, когда они начинают катиться, хотя большинство, вероятно, предполагает нечто подобное… я так думаю.
— Ваш зять, — говорит Твит, — в состоянии пятиминутной…
— Да-да-да, — подхватываю я, задаваясь вопросом, не стоит ли мне «положить не туда» одно из колец, которые я держу.
И тут, совершенно неожиданно, рука Роз опускается мне на плечо.
— Шоу начинается, папочка, — говорит она. — Вас это тоже касается, Леди Блюз.
Когда она ведет нас к месту нашего назначения, позади церкви, с руками, лежащими у нас на плечах, она должна быть похожа на качели.
Впереди, слева от алтаря, дверь ризницы вздрагивает, приоткрывается до половины, закрывается, снова приоткрывается. Появляется черный ботинок, затем черный носок, затем нога в черной брючине, которая высовывается из-за двери, придерживает ее, точно крюком, потом пинком распахивает, чтобы явить нам отца Джека, отвечающего всем условиям, которые я установил.
Полагаю, что мне, возможно, стоило заставить его взять выходной накануне церемонии, как сделала Роз перед первой встречей с Исузу. Это было бы просто — не так театрально, не так унизительно. Я назвал ему эти «условия» в шутку, которая уместна между давними друзьями. Но отец Джек кивнул и согласился.
— Маленькая предосторожность, — сказал он.
Судя по его виду, ему не терпелось. Возможно, не терпелось понести наказание за свои наклонности. А может быть, ему просто понравилась идея выглядеть неким зловещим персонажем — хотя бы раз за свою жизнь искусственника.
Итак, облачение отца Джека включает маску хоккейного вратаря и смирительную рубашку. Если вы не вполне представляете, на что похожа маска хоккейного вратаря, просто вспомните Энтони Хопкинса в «Молчании Ягнят» — в той сцене, где его везут на каталке. На голове у него точно такая же маска с решеткой у рта. Смирительная рубашка, между прочим, выкрашена в черный цвет, что больше соответствует церковным канонам, и к этому я добавил воротник под горлышко.
Дверь в женскую комнату позади церкви распахивается. И в какое-то мгновение можно подумать, что там собралась целая толпа — из-за дверей доносится благоговейный шепоток и пошикивание. Шепот продолжается на протяжении всего времени, которое требуется Исузу, чтобы протиснуть юбку на обручах, некогда принадлежавшую моей матери, через дверь уборной, после чего шепот сменяется более мягким, ни на что не похожим «ш-ш-ш» кринолина, который стелется над вымощенным плиткой полом.
— Чудесно выглядишь, — удается промямлить мне.
— Спасибо, — бормочет она в ответ, просовывает свою руку под мою и сжимает мой бицепс — на счастье.
