Офицер махнул рукой, указывая направление. Румцайс развернул пушку и дёрнул за верёвку. Раздался выстрел, и затычка, просвистев в воздухе, скрылась из виду.
Румцайс посмотрел ещё — туда ли она летит, куда показывал офицер, выбежал со двора и — домой.
Когда он пришёл к пруду, тот был ещё без воды. Ольховничек едва дышал в ведре, а Маня издалека кричала Румцайсу:
— Тебя только за смертью посылать! Несёшь ты, наконец, затычку?
— Я выслал её самой быстрой почтой. Она давно должна уже быть на месте, — оправдывался Румцайс.
Но ведь словами пруд не наполнишь.
А Маня своё:
— Где ж она, если ты её отправил?
— Ах, проклятье, видать, офицер указал мне неверное направление! — испугался Румцайс. — Маня, я стрельнул не туда.
— Мне конец, — вздохнул Ольховничек.
Тут и примчался шпунт. Он нёсся по воздуху со стороны Турнова, вместо того чтобы прибыть из Ичина.
Шпунт упал точно в дыру на дне и плотно её заткнул. И сразу стала прибывать вода. Когда пруд наполнился, Румцайс выплеснул в него с водой и Ольховничка.
Водяной радостно поплыл и бросил Румцайсу из камышей пустую ракушку.
— За твою неловкость и неуменье с удочкой обращаться получай ни на что не годную вещь. Но за хлопоты и за то, что ты всё поправил, дам я тебе кое-что для Мани.
И Ольховничек протянул Румцайсу славного кругленького трёхфунтового карпа. Они зажарили его, положив в очаг дрова, которые наломала молния.
Как Румцайс ездил верхом на соме
Сидел однажды Румцайс перед пещерой и расчёсывал бороду гребнем, каким женщины собирают чернику. Лесные пчёлы спокойно кружили над его головой. Румцайс размышлял, что бы такое хорошее придумать, чтобы утешить Ольховничка после всех его волнений с пробкой от пруда. Маня кормила лесных голубей, сыпала им корм из плетёнки.
— Ни на что вы не годны, да бог с вами, ешьте.
И тут видят Румцайс и Маня: бежит меж деревьев ручеёк, и вода в нём всё прибывает и прибывает. Маня отскочила в сторонку, голуби испуганно вспорхнули и разлетелись, а Румцайс и говорит:
— Видно, прорвало верхнюю плотину над озером у Ольховничка. Этого ещё не хватало! Вчера он чуть не высох в пустом пруду, а сегодня вода, глядишь, унесёт его неведомо куда!
И Румцайс поспешил вверх по течению ручейка к озеру. Плотина была в порядке, но Ольховничек сидел на своей вербе и горько плакал. Он плакал в три ручья, а они слились в один, который и прибежал к пещере.
— Перестань, не то затопишь мою пещеру! — крикнул ему Румцайс.
Ольховничек печально шмыгнул носом.
— Тебе хорошо говорить — не плачь, а ты погляди, что у меня в пруду уродилось.
Румцайс посмотрел и даже побледнел. В пруду лежал сом Гольдегрон. Во всей Чехии был только один такой сом. Он растянулся в пруду от верхней, наливной, до нижней, спусковой, плотины. Пасть у сома была преогромная, как щит на запруде, а глазищи — будто мельничные жернова.
— Ну и красавчик! — протянул Румцайс, придерживаясь за ветки вербы. А потом напустился на Ольховничка: — На твоём месте уж я бы навёл порядок в пруду. Выгони сома, а сам полезай в пруд, на его место.
А не хочешь ли ты сперва сам попробовать? — возразил тут Ольховничек.
Румцайс расставил ноги пошире, упершись в насыпь плотины, и напустился на сома:
— Гольдегрон, мне не нравится, что ты тут разлёгся. Сом скосил глаза на Румцайса и лениво шлёпнул хвостом
по воде. От этого поднялась такая волна, что Румцайса с Ольховничком отнесло в лес к самой пещере.
— Здравствуйте, — встретила их Маня. — Вижу, вы ловко управились с сомом.
— С Гольдегроном просто так не договоришься, — оправдывался Румцайс.
— Уж какой с рыбой разговор, — согласилась Маня. Румцайсу было досадно, что всё так получилось. Подставил он Ольховничку под полы сюртучка ведро, чтобы с них не натекло в пещере, а сам глубоко задумался. Потом он прищёлкнул пальцами и полез в сундук. Достал из сундука клубок верёвки и позвал Маню с Ольховничком:
— Пойдёмте.
Пришли они к пруду. Румцайс протянул Мане клубок и спрашивает:
— Можешь ты из этой верёвки сплести крепкую сеть? Маня натянула верёвку меж веток вербы как основу, а поскольку Ольховничек от всех огорчений усох и стал совсем крошечный, она дала ему в руки второй конец верёвки, и он стал прыгать меж нитками основы, будто челнок, и вскоре сеть была готова.
Сом Гольдегрон то одним, то другим глазом лениво наблюдал за их работой. Когда же они расстелили сеть на плотине, он ухмыльнулся во всю свою огромную пасть:
— Сперва поймайте меня в свою сеть.
— Да уж, его ничем не возьмёшь, — сокрушённо вздохнул Ольховничек.
Тут Маня захлопала в ладоши, и прилетела стая голубей. Голуби подхватили клювами сеть и поднялись над прудом, а потом накинули сеть на Гольдегрона.
Гольдегрон немного поёрзал под сетью и снова подал голос:
— Понапрасну вы свои головы ломали да руки натруживали. Найдите сперва того, кто меня сдвинет с места.
Только он договорил, Ольховничек провёл ладошкой по водной глади пруда, и к нему со всех сторон собрались рыбы. Не спеша приплыли силачи-карпы, сломя голову примчались щуки, лениво приплыли лини, осталось подождать лишь рыбную мелочь.
Рыб собралась тьма, все разом ухватились они за сеть, но каждая тянула в свою сторону, и сеть не двигалась с места.
Сом Гольдегрон, глядя на их старания, развеселился.
— Да, для такой упряжки нужен кучер! — хохотал сом.
— А вот и он, — отозвался Румцайс, отломил вербовый прутик и спрыгнул с плотины прямо сому на спину.
— Нно, поехали!
Рыбья упряжка в ту же минуту тронулась и помчалась вверх против течения. А Румцайс правил. Когда они выплыли к самой реке Эльбе, Румцайс крикнул рыбам:
— Тпру! — А сому сказал: — Плыви теперь на все четыре стороны, тут места довольно.
Две недели спустя прибыла в криницу к Румцайсам почтовая рыбка. Кашалоты и другие киты передали, что Гольдегрон у немецкого города Гамбурга выплыл в открытое море. Пруд он занимал весь — от плотины до плотины, — а в море сом выглядел как игрушечный.
Как Румцайс наказал мельника с верхней мельницы
Через неделю после возвращения из путешествия на соме Румцайс, сидя за обедом, задумчиво
