кабинета с развешанными по стенам портретами прежних врагов было ни черта не разобрать, что за инициативу проявляют навербованные головорезы. Откуда бабы взялись, почему стрельба? Мартин подозревал самое худшее – его солдаты добрались до запасов шнапса, и служба по боку.
– Нормально.
– Что это за ответ? Распустились? Доложите, как положено!
– Что положено, на все наложено.
– Кто это говорит? – возмущение герра передалось даже сквозь фильтры ларингофона.
– Говорит Москва. Московское время двадцать два часа пятьдесят три минуты.
У окна маячила тренога реквизированного из зала инженерных войск полевого перископа большого увеличения, но шестидесятилетний прибор не был оборудован инфрокрасным портом, и пялиться в него не имело смысла, все равно не угадаешь, что за безобразие творится на перепаханной гусеницами площадке под окном. Мартин перевел невидящий взор на гениального синоптика. Тот развлекался, как невинный ребенок – открыл стеллаж и стал срывать и рвать в клочки патриотические плакаты времен Великой Отечественной Войны: «Наше дело правое, враг будет разбит!», «Лихо руби врага!», «Родина-мать зовет!», «Бей насмерть!», «Уничтожай фашистские танки!»…
А под сводами просторных музейных залов первого этажа ни на минуту не прекращалась напряженная работа, и запечатленные маслом богатыри неодобрительно хмурились с настенных батальных полотен. Но наемники не отвлекались. Трое копошились вокруг знаменитой самоходной шестнадцатизарядной боевой машины БМ-13, проще говоря – гвардейского миномета «Катюша». Один, раздевшийся по пояс и перемазавшийся машинным маслом по уши, копался в латунных кишках двигателя. Второй подавал из армейского ящика отсвечивающие в угрюмо-желтом свете ламп 132- миллиметровые реактивные неуправляемые снаряды, фугасные, улучшенной кучности. Третий – Бенджамин Альбедиль – балансируя на пододвинутом макете дота устанавливал снаряды на пятиметровые направляющие полозья.
– …В рождественскую неделю стихия бушевала и в других странах. – вещал ламповый радиоприемник, прихваченный из экспозиции «Партизанский быт», – В эти дни во многих европейских государствах спасатели вынуждены были работать днем и ночью. Сильнейшие ураганы пронеслись над Западной и Южной Чехией, Бельгией. Там чудом удалось избежать человеческих жертв. В Германии стихия унесла жизни пятнадцати человек.
– Это только цветочки, – не отрываясь от работы, прокомментировал со значением механик, захлопнул крышку мотора и сунулся вниз проверить, не источило ли время шасси модели ЗИС-6 «Студебекер».
– В Швейцарии, где сила ветра достигала 250 км/ч, погибли, по меньшей мере, одиннадцать человек. В большинстве случаев они были раздавлены упавшими деревьями. В нескольких крупнейших аэропортах были отменены авиарейсы, а в Лозанне и Берне пришлось даже остановить движение поездов…
– Может быть, ураган разнес тюрьму в Астонвиле? Дорого бы я дал за это. – себе под нос проворчал подавальщик снарядов, – М-13УК кончились. Остались для «Града». Подавать?
– «Прима»? – свысока откликнулся Бенджамин, уставший до седьмого пота, но довольный. За труды Мартин ему пообещал контроль над ОПЕК.
– «Прима» [144].
– Сгодятся, – синьор Альбедиль мечтал о том, как после победы вызовет к себе на ковер в полном составе совет директоров «Бритиш Петролеума»…
– Ураган не обошел стороной и Австрию. Автомобильное движение по всей Нижней Австрии оказалось парализованным, многие населенные пункты остались без электричества. Сильно пострадали города – Санкт-Пельтен, находящийся в 55 км от Вены, Тироль и Зальцбург. Спасатели, пожарные и жандармерия не зря опасались схода лавин и селевых потоков.
Еще двое «диких гусей» через проход между экспонатами ломами ковыряли запоры запасного хода, чтоб можно было вывести «Катюшу» во двор. Десятки раз прокрашенный косметическими ремонтами горизонтальный брус влип намертво.
Но тут привычно ворочающийся за стеной рокот моторов взмыл до ваты в ушах. Оттуда, снаружи, с захваченного и освоенного плацдарма атаки никто не ожидал. Но трехметровой высоты дверь рухнула внутрь зала, воздев облако музейной пыли и прокомпостировав не успевших отпрянуть головорезов всмятку. А по двери, в сизых буклях выхлопов, отплевываясь желтыми хрусткими щепками в зал вперся легкий английский танк «Шерман» и тормознул. Его башня по молодежной моде была повернута, словно кепка козырьком, дулом назад. Но вот башня провернулась, дуло описало циркульную дугу… Между жерлом и грудью подавальщика снарядов осталось один метр десять сантиметров.
Наемники поняли намек и синхронно подняли заляпанные маслом руки.
– Мартин капут! – с лицом, собравшимся в гармошку, осторожно отложил фугас Бенджамин Альбедиль, смекая, что не чихвостить ему у себя на ковре ни руководство «Бритиш Петролеума», ни «Стандарт Ойла».
Из по-горнистски звонко откинувшегося башенного люка первой выбралась мисс Таджикистан. Заправски спрыгнула и, озорно сверкая сливовыми очами, за шиворот поволокла ближайшего немца к группе пушек-сорокапяток. Там она уложила покорного пленника спиной на студеный пол и нарезанными парашютными стропами стала вязать. Правая рука – к правому колесу, левая рука – к левому колесу, правая нога к уключине второй пушки…
– Гюльчатай, основной инстинкт сработал? Отставить! – прикрикнул высунувшийся по пояс из танкового люка Илья, – Вяжи – «руки за спину»!
Две вооруженные финским пистолетом-пулеметом «Суоми» образца 39-го года и датским ручным пулеметом системы Мадсена Мисс вбежали через боковую дверь и взяли пленников на прицел.
Илья нырнул обратно, танк разразился керосиновым кашлем и выехал под черное небо к остаткам деморализованных вражьих сил. Крысами прыснули из-под гусениц запаниковавшие артиллеристы, подальше от 100-миллиметровых и 152-миллиметровых прямоствольных пушек, и 203-миллиметровых гаубиц с похожими на бутылки шампанского стволами. Себе дороже. Танк сжевал с немецкой педантичностью посыпанную песком ледяную тропинку, чуть не боднул слоноподобную гаубицу на колесном ходу… Под давлением столь веского аргумента навербованное по всему миру под знамена Мартина отребье стало пачками сдаваться на милость парашютисток-победительниц. В ноздреватый снег из замков попадали так и не вспоровшие воздух оболочные гаубичные гранаты из сталистого чугуна со взрывателями РГМ-2, осколочно-фугасные гранаты и латунные цельнобойные гильзы.
В распахнутую дверь ложился ромб рассеянного света, из дальних коридоров эхо приносило противный женский визг и смутные гортанные выкрики. Бардак, будто в совместной бане. Мартин подумал, что неправильно набрал номер. В сердцах захрустел суставами пальцев. Набрал другой.
– Пост номер девять? Докладывайте!
– Аппарат вызываемого абонента безвременно отключен, – ехидно ответил телефон уже знакомым голосом.
Молчаливый атлет на место советских развешивал антикварные плакаты «Za-voran», «Panzer dfine waffe!», «Danzig ist deutsch», «Adolf Hitler ist der Sleg!»… Мартин подумал, что зря психует. Захват музея свою задачу выполнил – отвлек внимание местных сил правопорядка и связал им руки. Победа куется не здесь, а на крыше Московского вокзала. Там Кортес, который не знает, что его наручные часы переведены на десять минут вперед. У Кортеса, наверняка, есть расписанный по секундам план отхода, только он запустит 2Славянскую булаву». И эти нештатные десять минут станут Кортесу поперек горла, пустят его план спасения вверх тормашками, ко всем чертям, к едрене фене. И рейхсляйтер останется один на один с поверженной европейской демократией. Старик набрал следующий номер:
– Пост номер один? Немедленно к трубке Гюнтера!
– Его уже нет среди нас, – с фальшивой трагичностью отчеканил знакомый голос. Мартин проверил по детектору лжи – правда.
– Ты тут не очень-то хозяйничай, как бы обратно вешать не пришлось, – мрачно пошутил Борман с синоптиком. Тот себе от скуки продолжал забавляться, уже вспарывал кожаную обивку дивана кирасирским палашом из экспозиции, посвященной Кутузову. – Пост номер два?
– Ну, ты достал. Тебе человеческим языком объясняют, что музей закрыт, все ушли на фиг, а ты
