– Хочешь, я погашу свет?
– Тогда в темноте ты будешь представлять, что занимаешься этим с негритянкой, – скользнул в ее голосе остаток ревности и растаял окончательно. И как бы извиняясь, если шпилька слишком остра, девушка стала тереться задом о Пеплово естество.
Сергей высвободил из-под девушки правую руку и откинул локоны цвета пшеницы за правое ухо. А затем со змеиной ловкостью принялся ушко целовать и покусывать. Уже секунд через двадцать Лотта перестала сдерживать сладкие грудные стоны и извивалась, как угорь.
– Остановись, остановись, я больше не могу! – страстно зашептала она.
Но стоило Сергею прерваться, как ее ноготки впились в его руку:
– Еще, еще!
Тогда Сергей занялся вопросом всерьез. Его язык заработал, как жало. И вот Лотта на несколько бесконечных ударов сердца вдруг вся напряглась и вытянулась, будто ей вонзили нож под сердце. Потом обмякла, и ее голова сорванной лилией упала на подушку. Едва касаясь, Сергей стал ласкать ее шею осторожными и быстрыми поцелуями, будто воровал удовольствие. А затем нежно-нежно, словно сдувает парашютики с одуванчика, взял свой член и вошел в нее.
Это было так легко, что может быть, Лотта не сразу и заметила. А потом Сергей начал накатываться с ритмичностью морской волны. И эти волны изошли морской пеной, медузами и морскими звездами.
– Я тебя не утомил?
– Не останавливайся ни на миг! Не оставляй меня ни на миг!..
Он снова овладел ею, на этот раз жадно и яростно, будто ворвавшийся в чужую деревню солдат, или вернувшийся на побывку в свою, что почти одно и тоже.
– Я умираю и снова рождаюсь, – простонала Лотта. И она перевернулась на живот, разлив свои волосы по подушке и положив ладони на затылок. Сергей поцеловал ее в поясницу, потом между лопатками, потом приподнялся над ней на коленях.
– Раздвинь ноги, – приказал Лотте ее повелитель.
Она изогнулась страстной кошкой и раздвинула ноги. Член снова проник в Лотту. А девушка продолжала шептать, будто в наркотическом трансе:
– Я умираю и снова рождаюсь, я умираю и снова... – она продолжала закрывать голову руками, упираясь локтями в постель.
А Пепел ощущал, как от верха к низу стал сжиматься ее живот, и участилось дыхание. Не выходя из Лотты, Сергей упал набок и увлек девушку за собой. В чем Сергей был уверен, так это в том, что до утра Лотта ни разу не вспомнит о ждущих раздела алмазах из майорского мешочка... На свою кровать Сергей вернулся через два часа весьма довольный собой – об алмазах не было сказано ни слова. И обнаружил там Бану.
– Принцесса, ты перепутала дверь, время, пространство и век.
– Интересно, – будто и не услышав Сергея, хихикнула Бана, – Спорим, что я умею все то же самое, что и эта белкожая цапля, только в сто раз лучше.
Если девушка что-то решила доказать, она докажет. Поэтому Пепел не стал оказывать лишнее сопротивление и покорно лег рядом.
– Я уже решила, будто ты забыл, что в военном походе вождю принадлежат ВСЕ женщины, – заговорщицки прикусила Бана ноготок.
Она была гладкая и изящная, будто выточенная из нефрита, она пахла мускусом и лесными травами. Сергей присел рядом, склонился и стал целовать ее между грудей долго-долго, будто пил воду из родника. Бана от удовольствия сжала колени и почти сразу раздвинула их. И рука Сергея прокралась туда, где курчавый, блестящий и жесткий подшерсток на лобке застревал между пальцами.
И вот он начал ласкать ее средним пальцем мягко и нежно, будто пробует воду в ванной. Губы ее влагалища, горячие и влажные, пружинили пол Сергеевой рукой, а он сам покусывал розовые и пахнущие полынью бутоны сосков девичьей груди.
– Ты все-таки решила и дальше путешествовать с нами, – сквозь укусы-поцелуи говорил Сергей. Он не спрашивал, он констатировал факт. А она черными кобрами рук прижимала его голову к груди.
– Ты не знаешь, девочка, во что ввязалась, – говорил, утопая в неге, Сергей. А она молчала и выгибала грудь под его ласками. Правая рука Пепла скользила вверх и вниз вдоль ее ляжек, и Бана раскрывалась, как цветок на каждое точно рассчитанное прикосновение.
– Я хочу увидеть большой город Нью-Йорк, – наконец хрипло прошептала Бана, и Сергей понял, что может играть на ее голосе. Как на кларнете. Интонация при каждом новом прикосновении становилась совершенно иной.
И вдруг она одним тигриным движением выскользнула из под такой властной и одновременно нежной руки и исступленно впилась ртом в губы Пепла. И опрокинула его навзничь...
Соленый воздух ударил в лицо синьору Клементесу, и это было очень кстати, потому что еще минут десять болтанки в вертолетном чреве над поверхностью океана, и синьор Клементес оказался бы вынужден воспользоваться барф-пакетом. А подчиненным становиться свидетелями такого позора незачем. Один из адъютантов синьора Лопеса, секретарь господина Лопеса Родриго Клементес вступал в игру лично, потому что до сих пор все болваны, которым поручалось либо пленить, либо уничтожить русского негодяя, дело проваливали.
Какой-то олух из корабельной администрации, пытаясь переорать драконий визг винтов, доказывал вертолетчику, что тот все перепутал, привез латиносов вместо гаитянцев. Вертолетчик жадно хлебал «колу» из горлышка и не слушал горлопана.
Синьор Клементес, хотя и сильно торопился, сошел на палубу круизного лайнера последним в ряду богемного вида груженных гитарами и прочими музыкальными инструментами персонажей. И последним занял место в импровизированной шеренге перед важно вышагивающим надутым индюком из штата лайнера. То, что их не сразу повели в выделенные каюты, привело синьора Клементеса в состояние тихого бешенства. Одет секретарь был, как завсегдатай притонов Санта-Лаву – в узорчатое сомбреро, отороченное бахромой пончо и сапожки с серебренными шпорами, на шее телепались крупные раскрашенные белой и голубой краской бусы. В соответствии с ролью, ведь прибыл на лайнер синьор инкогнито, как и отныне подчиненные ему напрямую спутники – уцелевшие бойцы африканской бригады Хьюго.
А представитель круизной компании уже читал нотации:
– Значит так, чумазые свиньи, меня зовут маэстро Брайчик. И на ближайшую неделю я вам и родной папа, и злая мачеха. Я добр только с теми, кто подчиняется беспрекословно. Никаких богемных штучек я не потерплю, зарубите себе это на грязных испорченных кокаином носах! Вы сюда приехали не развлекаться, а выступать на празднике, посвященном переходу через экватор. И если кто-то настроен не проливать седьмой пот, пусть пеняет на себя. За отсутствие на репетициях я буду запирать в трюм! За употребление спиртного и наркотиков – трюм! За общение с публикой, ну а тем более за приставание к дамам – трюм!
Если бы маэстро Брайчик узнал, кто прибыл на лайнер под видом музыкантов, он бы мгновенно заткнулся, сел в спасательную шлюпку и умчался на необитаемый остров. Но откуда же ему было знать? Синьору Клементесу и самому до печеночных колик не нравился этот маскарад, но Лопес решил, что так будет лучше, мягко выражаясь – «неофициальней».
– Разрешите вопрос, маэстро, – со скрытой ехидцей подал голос замаскированный загарным кремом под жгучего мексиканца Хьюго, – А пиво разрешается?
– На ужин. И стоимость вашей жратвы будет вычтена из гонорара. Ясно?!
Синьор секретарь от нетерпения был уже близок к тому, чтобы отдать рискованный приказ ребятам заставить этого павлина заткнуться. Но дальше маэстро Брайчику покуражиться не дал пилот вертолета. Он замахал руками и заорал, чтоб все немедленно убирались с вертолетной площадки, потому как машина до вечера еще должна успеть сделать два рейса. И в приключившейся после этого сутолоке, синьору секретарю, майору Хьюго и имеющему с Пеплом личные счеты Андреасу удалось потеряться. А остальные ребята пусть помучаются, кося под фольклорный ансамбль. Они потребуются, только если провалится план 'А'.
Троица оказалась на пустынной палубе с беспорядочно расставленными шезлонгами. На одном ветерок ерошил кем-то забытое полотенце с гербом мальтийского ордена. Серебристо-изумрудные волны чесали
