очень жесткие вихры – только рифмоплеты-лизоблюды рисковали называть их кудрями. В остальном же внешность императора свидетельствовала о полном духовном, физическом и интеллектуальном здоровье, что как-то не укладывалось в головах современников. Лишенные возможности участвовать в порочных деяниях своего властелина лично, они стремились судить о них по тем пагубным изменениям, которыми, по всеобщему разумению, разгульный и низменный образ жизни должен отметить всякого властителя.
У Луллы сначала только удивленно отвисала челюсть, которую назвали бы бульдожьей, будь здесь известна благородная английская порода псов, когда он замечал, с каким затаенным злорадством всматриваются в румянец на его щеках сведущие в медицине сограждане. «Полнокровие, – шептали они, – крутая линия затылка! Еще бы, нелегко небось всю ночь вниз головой в шелковой петле в обществе дюжины связанных девственниц». Императора подобные домыслы изумляли и огорчали поначалу невероятно. «Какие петли? – бормотал он. – Какие еще девственницы?» В ответ приближенные и даже члены семьи льстиво хихикали, а про себя продолжали шептаться: «Невинного из себя корчит. А посмотрите на руки! Чистые, белые, опять в ванне целый день сидел. Все моется, моется, заразу, к коже приставшую, отдраить не может!» В то время, как диктатор просто любил полежать в ванне.
Император был отпрыском одной из тех семей, которые утверждают, что их прямой предок был выкормлен волчицей, а потом продал право первородства за право повторно приложиться к ее вымени, в результате чего на протяжении всей римской истории им оказывают, видите ли, внимание и почести не по рангу. Неудивительно поэтому, что с младых ногтей мальчик оказался втянут в просторные сети интриг и заговоров, а государственные перевороты воспринимал так же просто, как, скажем, поедание недозрелых лимонов в соседском саду, или жульничанье с билетами на экзамене но риторике.
Лулле было лет девять, когда один дядя хитростью и обманом занял пост консула и через девять дней праздничных пиров оказался отравлен коварным, медленно действующим ядом, который погрузил его сначала в непреодолимую лень и заставил на любые вопросы давать стереотипный ответ: «А пошло оно все!», а затем и вовсе разбил параличом. Луковка запомнил этот жизненный урок, решив, что консулом становиться в будущем не станет. Еще через пару лет, когда юный патриций, пыхтя, овладевал азами науки страсти нежной с бойкой рабыней-вессалийкой, которую потом пришлось высылать аж к устью Нила, его кузен, годившийся по возрасту в моложавые дедушки, попытался взбунтовать сенат. «Давайте все вместе выхватим из складок наших плащей праведные ножи! – кричал он, бегая между рядами полупустых мраморных скамеечек. – И покажем, что дух ромеев не сломлен, и покончим с затянувшимся владычеством кесарей, возродив устои демокра…» Тут очень кстати для спокойствия сомневающихся откуда-то прилетела стрела и положила предел выступлению. Луковка вернулся домой помятый, неудовлетворенный, выслушал горестную весть о том, что одним престарелым кузеном у него теперь меньше, и проникся уважением к оружию, повергающему врагов с расстояния.
Наибольшего успеха в поддержании чести семьи достиг отец нынешнего диктатора. Тогдашний кесарь страдал жестоким коллагенозом и появлялся обычно на людях, имея на лице несколько целебных припарок. Случайно поприсутствовавший при смерти оного от таинственного медленно действующего яда, отец приступил к делу с решимостью, достойной государственных мужей древности. А именно: оттащив тело за самшитовую чашу с изображением фривольных охотничьих сцен и глубокомысленными надписями, папаня переместил припарки на собственное лицо и в течение четырех дней оставался верховной властью в республике-империи.
За это время он успел защитить множество прав несправедливо обделенной семьи, учредить массовые гуляния по случаю праздника Плодородия, направить часть резервного фонда республиканской казны на поддержку вессалийских поселений в устье Нила и подкупить оракула, ведавшего ритуальным жертвоприношением и вскрытием вещих птиц, а также, по совместительству, и государственных лиц, погибших при невыясненных обстоятельствах. Когда после четырех жарких дней и ночей обоняние привело дознавателей к самшитовому сосуду и Форум постановил отлепить припарки с кесарева чела, оракул клятвенно заверил, отворачивая нос от смердящего трупа, что говорить о давности его смерти нет никакой возможности, ибо траектория полета диких уток свидетельствует о вероятии сверхбыстрого разложения кесарей. Соответственно, даже после позорной казни самозванца ни один указ, изданный им, не мог быть отменен, осененный верховной, законноизбранной и одобренной богами властью.
С этих– то пор прозванный впоследствии Луллой и пристрастился к болезненной чистоте, в частности, к приему ванн. В его апартаментах обязательно было не менее трех ванн из различных пород благородного камня или металла, а с тех пор как он узнал о многочисленных открытиях, сделанных одним одаренным карфагенянином, Лулла завел себе и четвертую ванну, философскую. За карфагенянином следили в течение всех Пунических войн не без настояния Луллы, прослышавшего, что тот изобрел арбалет. Затем миру стало известно, будто гений точных наук зарезан в стенах родного города пьяным римским легионером, а сразу после этого в Риме появился военнопленный по имени Фагорий. Живи себе потихоньку да занимайся точными науками, авось лет через двадцать гражданство дадут.
Немного времени спустя за лежащим в ванне, чистым, как снег с вершины Везувия, патрицием с кубовидной головой пришли. После гибели всей родни он совершенно самоустранился от политики, предоставив различным партиям влияния выяснять отношения самостоятельно. И вот накануне лидеры двух основных политических течений, один выступавший в сенате за полную свободу, а другой – за неотъемлемое соблюдение прав, накинулись друг на друга в присутствии соратников по партиям. Чуть ли не хором восклицая «И ты Брут!», они за короткое время основательно истыкали друг друга карманными ножами для жертвоприношений священных птиц, позаимствованными у одного и того же оракула, что произвело на соратников крайне невыгодное, прямо-таки тягостное впечатление. Теперь представители обоих течений стояли около ванны.
– Народ не может забыть, что твой отец подарил нам праздник Плодородия! – сказал один из партийных бонз, опасливо поглядывая на физические приборы, окружающие философскую ванну. На каждом стояло личное клеймо Фагория – пленный философ относился к делу добросовестно, над чем бы ни приходилось работать.
– Народ не может забыть твоего плодотворного общения с населением всевозможных национальностей, – усмехнувшись, позволил себе грязный намек другой политикан, курирующий заселение вессалийцами устья Нила.
– Народ ценит твой вклад в перевооружение армии! – рявкнул какой-то легат, в прошлом центурион- лучник, заехав локтем в бок предыдущему оратору.
– Народ помнит, как мы с тобой жрали лимоны в соседском саду, Луковка, – угодливо засмеялся сенатор, с которым будущий диктатор некогда тасовал экзаменационные билеты. Вот тут-то в ванной и зашевелилось.
– Если мне суждено принять прозвище, как и любому, кто хранит спокойствие Города, не называемого вслух, – внушительно произнес Лулла, пока вода с назидательно уставленного вверх пальца стекала в философскую ванну, – я готов выбрать любое, пристойное демократически избранному Кесарю, но… – Тут палец совершил короткое кивательное движение, отчего у опытных в общении с демократически избранными на неопределенные сроки диктаторами сенаторов холодок пробежал вдоль позвоночников. – Выберу я его сам! И никаких Луковок.
Все диктаторы делятся на два основных типа: первые приближают к себе друзей детства, однокашников и однополчан, другие не успокаиваются, пока все прежние друзья не окажутся в надежной изоляции. Ко второму типу относился и наш Лулла. Таких меньше почитают, порой даже клевещут на их гигиенические наклонности, но зато такие дольше живут.
Вот почему диктатор хладнокровно принимал непременных в будние дни посетителей и работал с документами в воде, наполнявшей ванну, впрочем, теперь простую, а не философскую. На естественнонаучные штудии недостает времени обычно даже у самых просвещенных владык, приходится оправдывать и даже некоторым образом отрабатывать байки о том, что у тебя голова недостаточно интеллектуальной формы.
– Просится недавно получивший гражданство, – доложил верный раб, допущенный к ванне. Он был перекуплен за немалое количество балтского янтаря у армии македонян, но македонцем не был, понятное дело, – эти бродяги тащили за собой военнопленных с доброй половины известного на данный исторический момент мира.
Никто не спрашивал, из каких глубин великой Азии вынырнул сей ойкумен, узкий и гибкий, будто
