стебель пелопонесского плюща, сходство с коим усиливал и необычайный, зеленоватый цвет кожи. Его так и кликали – Плющ, за глаза – Узкоглазый Плющ, но делали это осторожно. Будучи допущен не только к ванне, но и к телу, отмокающему в ней, этот бесправный пес, за убийство которого не осудил бы ни один ареопаг, обладал некоей закулисной ядовитостью. Во всяком случае, одно его присутствие обессмысливало всякие домыслы о дюжине девственниц в шелковых петлях.
– Это Фагорий, что ли? – наморщил лоб Лулла и переплыл из одного угла ванны в другой, что убедительно доказывает: понятие ванны на протяжении исторического развития человечества непрестанно прогрессирует, вплоть до форматов малогабаритных квартир и джакузи. – Дотации на изыскания?
– Не знаю, они мне не докладывают, – с развязностью, свойственной любовникам, отвечал Плющ. – Так что, не звать, что ли?
– Кто там еще на очереди?
– Пара каменщиков, – развел руками Плющ, – больше никого из плебса найти не удалось. Не хотят идти, и все.
– Обидчивые все стали, – пробормотал диктатор, покосившись на расписанный золотом и киноварью косяк небольшого чулана в темном углу, куда велел перетащить из приемного зала орудия пытки, которые долго любовно собирали и расставляли здесь его предшественники, – ну, хорошо, подержи их, чтобы рвоту соблюсти, и пусть катятся. Еще?
– Художник Варнатий, он расписывает вазы…
– Портрет рисовать, – вздохнул Лулла.
– Какая-то женщина.
– Соблазнять, – понимающе кивнул кесарь.
Плющ сверкнул раскосыми глазами и мстительно заключил:
– Наконец, юноша, не пожелавший назвать свое имя.
– Убивать, – несколько приободрился диктатор, – вот его и позови. Давно чего-то покушений не было, надо поглядеть, что за настроения сейчас в оппозиции.
– Не уверен я, что он из оппозиции, – задумчиво покачал головой Плющ. – Впрочем, не рабское это дело умозаключения строить. Так войди же, гражданин!
Пока открывались позолоченные створки и отъезжала миткалевая портьера, Лулла, кряхтя, выбрался из ванны, отряхнулся, словно большой морской лев, и присел на обсидиановую скамью, стараясь не соскользнуть. Попутно поглядел, на месте ли меч. Меч был на месте, а человеку, столь же успешно следящему за своей физической формой, сколь и успешно скрывающему от подданных, то есть – тьфу ты! – сограждан, форму умственную, больше и не надо, чтобы усовестить молодого идеалиста, рвущегося к сомнительным прелестям анархии.
Молодой идеалист вошел как-то на удивление робко. Хотя в движениях чувствовалась выучка легионера с северных границ, а подвернутая на бедре тога с сиреневым узором была явно не из простого полотна, в целом вид посетителя был скорее плачевный, нежели грозный. Отчасти из-за горестного выражения лица, отчасти оттого, что визитер периодически по-рыбьи открывал и закрывал рот, как человек, которому только недавно вправили вывихнутую челюсть.
Голый диктатор недолго вглядывался в него, чтобы узнать.
– Плющ, выйди! – велел он.
Зеленоватый раб поглядел удивленно на хозяина, потом, с внезапной и тем более жуткой злобой, – на безусого юнца. Фыркнул и, пойдя прямо на него, успел шепнуть: «Тварь развратная», после чего вышел, вежливо задернув за собой штору, но едва не сорвав ее при этом с золоченых колец. Но больше милосердное солнце обращает внимание на попытки дискобола сшибить светило с небосклона, чем озаботился диктатор демаршем своего дальневосточного сотрудника.
– Что скажешь, малыш? – спросил Лулла тихо и без всяких лирических обертонов в голосе.
– Получив ранение на боевом задании, – несмело, хотя и твердо проговорил юноша, – и оказавшись перед риском потерять объект слежки из поля зрения и контроля, я, согласно кодексу братства Деяниры, сперва уничтожил объект, а потом, как говорят аравийские ныряльщики за жемчугом, лег на дно. Но как только я нашел в холмах знахаря, умеющего вправлять челюсти…
– Уничтожил, говоришь, объект? – задумчиво переспросил Лулла, почесывая густую поросль волос в районе пупка.
– Таковы были твои собственные инструкции, – голосом, в котором одновременно слышались сознание собственного достоинства и униженная мольба, напомнил юноша. – Задача ставилась, как препровождение изгнанного философа лично к тебе, но допускалась и попытка перехвата этого стратегического мыслителя на подходе к Городу потенциальным противником. В этом случае уничтожение философа становилось основной целью моего задания. Я вошел к нему в доверие в качестве страждущего познаний отпрыска на далеких границах империи…
– Историю плаванья аргонавтов можешь тоже не пересказывать, – со спокойной иронией остановил обстоятельное повествование Лулла. – Сейчас нас интересует последний акт нашей комедии. Кто вас остановил на подступах?
– План был задуман умно и хитро, – затараторил юноша, незаметно озираясь, ибо не мог понять, где орудия пытки и не является ли их отсутствие наиболее зловещим предзнаменованием. – Мы столкнулись с хорошо вооруженной группой варваров, да и не варвары это были, ох, не варвары!
– Понимаю, это были Эринии, богини судьбы и рока, – голосом, не сулящим особенного благополучия, договорил кесарь. – Чего ты дергаешься, как баба? Ты дело говори.
– Так я и говорю, – совсем потерялся представитель братства Деяниры. – Они предстали перед нами на древнем капище в самых причудливых обличиях, но, поверь, не казались опасными. Во всяком случае, Учитель… то бишь объект наблюдения, приблизился к ним и вступил в словесный контакт. Я опасался ловушки и отговаривал его, но, будучи связан легендой…
– Все ясно, – перебил диктатор, – тут вас сгребли.
– Две отлично подготовленные группы захвата! – с возможной внушительностью проговорил юноша. – Причем с двух диаметральных направлений. Мы оба тут же обнажили свое оружие…
– Что ты подразумеваешь под этим словом? – мрачнее мрачного усмехнулся Лулла.
Юноша, как ни подавлен он был, обиделся.
– Вот что я подразумеваю! – сдержанно, вполголоса, чтобы не слышали за шторой, взвыл он, доставая из складок тоги медный меч, носящий следы соприкосновения с пистолетной пулей девятого калибра. – Нас обезоружили сперва при помощи неизвестного мне оружия, а затем при помощи приемов неизвестной борьбы!
– Знаешь, со сколькими неизвестными решается уравнение, даже простое, не квадратное? – невесело спросил владыка империи-республики, массируя надбровные дуги. Встал, прошелся по зале. – Или вас этому в братстве Деяниры не обучают? Допустим, попали в плен, со всяким бывает, в конце концов, и великий Юлий у пиратов пару дней гостил. Но потом великий Юлий разыскал каждого и всех, как и обещал, повесил. Как поступил ты?
– Лишь вернулось ко мне сознание, я понял, что объект по-прежнему рядом. Один из варваров допрашивал его, потом повернулся и ушел. Разговор велся знаками, и, будучи связанным, знать его содержания я не могу, но, пользуясь их занятостью, сумел высвободить руки…
– И?
– Не найдя своего меча, воспользовался этим, погнутым, но все еще острым.
Повисла тишина.
– Перстень? – спросил Лулла спокойно, протянув руку.
Парень с погнутым мечом в руках ссутулился еще больше, чем когда вошел.
– Его не было на пальце объекта.
В зале лязгнуло – это диктатор единым, хорошо отработанным движением обеими ладонями сдавил с боков лезвие меча в руках у посетителя, крутанул так, что рукоятка сама собой въехала тому в солнечное сплетение и натолкнулась на бляху скрытого под тогой панциря. Но и опосредованного удара хватило, чтобы повергнуть визитера наземь.
– Брось ты валяться, – с отвращением ополаскивая руки в ванне, пробурчал Лулла, – не так уж и больно. Я скорее поверю, что ты, брат Деяниры, зарезал не того, чем в то, что беглый по своей воле
