Хозяйка позвонила: вошел лакей, и ему велено было привести детей. Дети вошли через террасу в сопровождении желтой, сухой, вертлявой француженки с талиею в рюмочку. Ее впалые желтые щеки прикрывались взбитыми большими пуклями, как бы из тафты.
Дети, сделав реверанс и расшаркиваясь, поцеловали руку у своей матери, которая гладила кого по щеке, кого по плечу.
Француженка, сделав хозяйке почтительный реверанс, спросила, как ее здоровье, и устремила с жадностью свои черные глаза на mademoiselle Анет.
— Дети, вот вам папа взял еще гувернантку; познакомьтесь с ней, проводите ее в сад, — сказала хозяйка дома.
Дети отрекомендовались новой своей гувернантке и повели ее в сад. Уходя, mademoiselle Анет слышала следующий разговор между хозяйкой дома и француженкой, происходивший вполголоса на французском языке.
— Какой гордый взгляд, какие манеры! как будто она вовсе не гувернантка! — сказала хозяйка дома.
— Ваш муж, верно, недоволен нами?
— Нисколько! Он странный: боится, что дети забудут говорить по-русски.
— Да на что им русский язык? они будут жить в порядочном кругу! — возразила француженка.
— Это его упрямство одно!
Mademoiselle Анет очень скоро подружилась с детьми. Старшую дочь звали Софи: ей было лет десять; меньшую — Ольгой; сына старшего — Эжень, а других двух — Серж и Андре.
Эжень вовсе не походил на одиннадцатилетнего ребенка, а скорее на взрослого юношу: он не бегал, говорил отборными фразами и вообще имел повелительный тон старшего над сестрами и братьями.
В полчаса дети успели всё рассказать своей новой гувернантке — когда встает папа и мама, как зовут их гувернанток: англичанку — мисс Бетси, француженку — mademoiselle Клара, а нянюшку — mademoiselle Шарлот.
Mademoiselle Анет, гуляя по саду с детьми, которые показывали ей редкости его, заметила в нижнем этаже угловых комнат чьи-то глаза, выглядывавшие из-за ширм, стоявших на окнах. Она спросила, чья это комната.
— Это папа, — отвечали дети.
— Он дома?
— Он поздно встает, даже позже мама! — поспешила ответить Софи.
Через несколько минут явился в сад Марк Семеныч. Дети радостно и шумно кинулись к нему: стали вешаться ему на шею, целовать его; даже преждевременно созревший Эжень превратился в ребенка. С минуту Марк Семеныч был весь в детях: он их ласкал, шутил с ними и потом, взяв дочерей на руки, поднес к mademoiselle Анет и сказал:
— Честь имею рекомендовать вам моих резвушек.
Mademoiselle Анет поклонилась Марку Семенычу, приняла из его рук дочерей и, поцеловав каждую, поставила их на землю.
— Любите их, — тихо произнес Марк Семеныч растроганным голосом, собрав в кучу всех детей около mademoiselle Апет, которая тоже растрогалась и с чувством перецеловала их. Эжень весь вспыхнул и как бы обиделся такой фамильярностью.
— Будьте строги к нему, — шепнул Марк Семеныч mademoiselle Анет, указывая на старшего сына. — Они успели его испортить… Дети, дети! — прибавил он громко: — Ну, кто скорее добежит до той скамейки?
Дети с криком пустились вперегонку.
— Как она вас приняла? — спросил Марк Семеныч и, не дождавшись ответа, продолжал: — У ней несколько холоден прием, но в душе она очень добра. Вы были в своей комнате? Я боюсь, не покажется ли вам тесно. Вот ваши окна.
И Марк Семеныч указал на второй этаж над окнами его комнаты.
Дети, запыхавшись, возвратились, крича:
— Папа, Софи, опять Софи добежала!
Софи кинулась к отцу и радостно сказала по-английски:
— Я возле тебя буду обедать сегодня?
— Дети, слушайте: когда вы будете со мной и с mademoiselle Анет, извольте говорить по-русски. Слышите! ни слова на другом языке, — строго произнес Марк Семеныч.
— Maman велит говорить с ней по-французски, — заметил Эжень.
— Прекрасно! значит, следует говорить с ней по-французски, когда она желает.
— Да мне трудно говорить по-русски!
— Учись! Mademoiselle Анет будет так добра, что станет поправлять твои ошибки.
— Зачем нам говорить по-русски, папа? и с кем? у нас все гости говорят по-французски, — заметил Серж.
— Ты русский: значит, должен хорошо говорить по-русски; а не то над тобой будут смеяться: скажут, что ты не русский…
— Мисс Бетси говорит, что по-русски одни мужицкие рожи говорят, — перебил его Андре.
— Вы видите, чему их учат эти иностранки! — с тяжелым вздохом сказал Марк Семеныч.
Mademoiselle Клара, припрыгивая, бежала к ним.
— Вот идет любимица моей жены, — самая хитрая из женщин, каких я только видел. Держите себя осторожнее с нею.
— Я притворюсь, что не понимаю по-французски.
— И прекрасно сделаете!
— Monsieur, ваша жена желает вас видеть, — делая реверанс, сказала по-французски mademoiselle Клара.
— Bonjour, mademoiselle, [5] — отвечал на поклон Марк Семеныч и пошел к террасе, где лежала в креслах особенного устройства хозяйка дома и покачивалась.
Марк Семеныч подошел к жене и поцеловал у ней руку.
— Bonjour, — сказала хозяйка дома, продолжая качаться.
Молчание длилось с минуту.
— Ты дома обедаешь сегодня? — спросила она.
— Дома, Надинь.
— Скажи, пожалуйста, что это за лицо, новая твоя гувернантка?
— А что? не правда ли, она похожа на Веру?
— Не заметила. Она какая-то странная! Ее манеры, голос, взгляд… как будто она что-нибудь важное… Где ты отыскал такую?
— Ты знаешь, что у madame Андерсон пансион и очень часто из ее бывших воспитанниц идут в гувернантки. Я ее просил давно.
— Интересно знать, как жила она, в каком доме, — я уверена, что не на правах гувернантки, — как бы рассуждая сама с собой, говорила Надинь.
Марк Семеныч искоса взглянул на жену, которая продолжала раскачивать креслы.
— Если ты недовольна, ей можно отказать, — заметил Марк Семеныч.
— О нет, пожалуйста! я не вмешиваюсь в эти дела: делай как знаешь. Я так только заметила, что гордая осанка этой женщины или девушки мне показалась смешна. Но она очень недурна всё-таки. Я люблю хорошеньких женщин вокруг себя.
Марк Семеныч молчал, рассматривая цветы, стоявшие на террасе.
— Да, я забыла тебе сказать, что серые лошади мои никуда не годятся. Я хочу вороных.
— Друг мой, давно ли я купил для тебя серых потому, что вороные не нравились тебе?
— Мне это нравится! Вы купите мне хороших серых, а не…
— Но ты знаешь, что просили с меня за двух орловских рысаков, а тебе еще нужна четверка.
— Вы знаете, что я не люблю вмешиваться в ваши дела, — небрежно отвечала Надинь.
— Я тебе бы это советовал, потому что тогда ты, может быть, не была бы так требовательна, тем
