Неожиданно Эллен вскочила на ноги.
– Прекратите! Немедленно прекратите! – тяжело дыша, она переводила взгляд с мужа на Торреса и обратно. – Вы оба... вы так говорите об Алексе, словно его больше нет!
– Видишь ли, Эллен, – снова покачал головой Торрес, – в некоторой степени все именно так и обстоит. Тот Алекс, которого вы знали, больше не существует. Взамен вы получили Алекса, которого я... создал.
Неожиданно наступившее молчание нарушил голос Марша – он снова говорил тихо, почти шептал.
– Создали... при помощи микропроцессоров? Я все равно не верю вам. Это же совершенно невозможно.
– Но это так, – Торрес кашлянул. – И это не так сложно, как кажется, – физически, по крайней мере. Самое сложное – это подсоединение выводов микросхем к нужным нейронам. К счастью, в этом хирургу помогает сам мозг. Сам выстраивает нейронные цепочки, исправляет ошибки, допущенные человеком...
– Но Алекс жив, – настаивала Эллен. – Ведь он живой!
– Его организм действительно жив, – согласился Торрес, – эту жизнь поддерживают семнадцать автономных микропроцессоров, каждый из которых запрограммирован на обеспечение деятельности различных биологических систем тела. Три процессора отвечают исключительно за эндокринную систему, еще четыре – за нервную... Это процессоры сложные – более простые объединяются в единую систему на одном чипе. Четыре таких чипа обеспечивают работу памяти. Это – самые простые схемы.
– Самые простые... – как эхо, повторила Эллен.
Торрес кивнул, словно подтверждая ее слова.
– Проект этот разрабатывался многие годы... собственно, с тех самых пор, как меня увлек искусственный интеллект – знаете, расхожая гипотеза о возможности создания компьютера, который будет сам думать, а не просто производить вычисления с той или иной степенью быстроты. Но проблема в том, что, как бы много мы уже не знали о мозге, сам процесс зарождения и работы мысли до сих пор – белое пятно. И мне сразу стало ясно, что пока мы не проникнем в сущность этого процесса, пытаться моделировать его машинным путем – дело совершенно безнадежное. Но тем не менее мы уже давно мечтаем создать машину, способную думать, как человек.
– И вы, значит, нашли выход, – голос Марша снова стал жестким.
Торрес сделал вид, что не заметил этого.
– Нашел. Мне показалось, что если мы не можем создать машину с мыслительными способностями человека, логично было бы попытаться создать человека со способностями компьютера.
– То есть с памятью того же объема...
– И это тоже. Десять лет назад таких технологий еще не существовало, но сейчас они уже есть. Суть в том, что в мозг вживляется мощный микропроцессор, дающий мозгу доступ к огромным массивам информации и неограниченную способность к логическим вычислениям – сам же мозг осуществляет мыслительные процессы, пока не поддающиеся расшифровыванию и моделированию.
– И вы хотите сказать, что сделали это?
Помолчав, Торрес покачал головой.
– Риск показался мне неоправданно большим, и ставки были слишком высокими. К тому же я понятия не имел, какие это может дать результаты. Вот именно тогда я и начал работать над проектом, конечный итог которого – ваш сын. – Губы его тронула едва заметная улыбка. – Институт мозга не случайно находится в самом сердце Силиконовой долины. Мой проект – высокотехнологичный и очень дорогой, но именно в этой части страны сконцентрировано количество денег, достаточное для его финансирования. Поэтому я обратился со своим проектом к руководству некоторых компаний и сумел заинтересовать их своими разработками. Они согласились дать мне нужную сумму. Поэтому все мои исследования за последние десять лет заключались, в общем-то, в исследовании возможности управления системами человеческого организма при помощи команд и переводе этих команд на язык, понятный мощному, но вполне обычному компьютеру. Потом эти команды закладывались в процессоры. Вот и все.
– Все... – повторил Марш. – Но это совершенно невероятно.
– Не столько невероятно, сколько бесполезно, – Торрес пожал плечами. – На первый взгляд это кажется едва ли не чудом, но... боюсь, случай не совсем тот. Обычно, когда какая-либо из систем в организме человека приходит в расстройство, причиной этого является инфекция, а мозг здесь совершенно ни при чем. Мои же программы, как бы хороши они ни были, могут работать только в здоровом организме. Вот что им совершенно не требуется, так это здоровый мозг. И поэтому, – Торрес понизил голос, – еще в самом начале, десять лет назад, я решил, что проводить такой эксперимент на больном, у которого есть хоть малейшие шансы на выздоровление, я не имею права. Мне годился лишь безнадежно поврежденный мозг, но тело его обладателя должно было быть совершенно здоровым. Это означало, что одних только блоков памяти и вычислительных микросхем будет явно недостаточно. Поэтому я начал разрабатывать программы для поддержания жизненных функций, на это и ушло десять лет.
Открыв ящик стола, Раймонд Торрес извлек оттуда пластиковую коробочку.
– Вот, – он протянул коробочку Маршу. – Если пожелаете, можете взглянуть. Это – родные братья тех самых процессоров, что находятся сейчас в мозге вашего сына.
Взяв коробочку из рук Торреса, Марш хмуро взглянул на нее. Под герметичной пластиковой крышкой в прозрачной жидкости плавали восемь черных зерен, каждое – размером с булавочную головку.
– Это самые мощные процессоры, имеющиеся на сегодняшний день, – продолжал Торрес. – Абсолютно новая технология, в которой я, признаться, мало что понимаю. Для работы им вполне достаточно токов, вырабатываемых человеческим организмом. Мне говорили, что они потребляют меньше энергии, чем сам мозг.
Вертя в пальцах двухдюймовый кусочек пластика, Марш спрашивал себя – неужели он начинает верить в то, что говорит ему этот безумец? Но он уже понимал, что это именно так – и когда наконец он поднял голову, в глазах его стояли слезы.
– Значит, Алекс был прав, – Марш изо всех сил старался, чтобы его голос не дрожал. – Вчера вечером он сказал мне, что, возможно, умер еще до операции... я подумал тогда невесть что, а... значит, это правда...
