— Очень длинный день. — Он боролся с пробкой. Наконец, хлопнув, пробка вылетела, а из горлышка брызнула пена.
Улыбнувшись, он выпрямился и подошел к Пегги.
— Фужеры для шампанского в шкафчике, справа от тебя.
Она достала два узких высоких фужера и поставила их на столик.
— Это твой излюбленный способ завоевывать женщин? Просто игнорировать все то, что они тебе говорят?
— Я не проигнорировал того, что ты сказала, более того — согласился с тобой. — Он разлил шампанское в фужеры.
— Согласился и проигнорировал.
Он поставил бутылку и протянул ей фужер. На мгновение она заколебалась, но затем взяла его. Камерон поднял свой фужер.
— Теперь ты можешь высказать все, что думаешь.
Она засмеялась, и они чокнулись.
— За это стоит выпить.
Он наблюдал, как Пегги отпивает глоток. Помада сошла с ее губ еще несколько часов назад, но, когда она провела по ним языком, боясь упустить хоть капельку шампанского, на губах появился ровный блеск. Не раз отводила она взгляд от его лица, и в темных глазах ее читалось смущение. Он видел, что Пегги никак не может решить окончательно, что же он собой представляет. Да и как она могла понять его, если он и сам не был уверен, понимает ли до конца свои собственные поступки? Подхватив бутылку, он направился в гостиную.
— Пойдем. Нам нужно поговорить.
Она молча последовала за ним. По пути Камерон везде гасил свет, оставив только люстру в прихожей. В гостиную заглядывала также сияющая за окном луна.
— Полнолуние перед осенним равноденствием, — проговорил он, глядя на серебристый диск и его отражение в воде озера Мичиган.
— Время оборотней.
Он посмотрел на нее и улыбнулся. Упоминание об оборотнях вызвало соответствующие образы: шерсть на его лице и руках, она в его власти.
На подбородке у него уже отросла небольшая щетина, а волосы на руках доходили до запястий. Но вот Пегги Барнетт не была в его власти.
Камерон поставил бутылку и фужер на каменную столешницу кофейного столика и устроился на диване. Глядя на Пегги, он похлопал по обтянутому полосатой материей сиденью.
— Присоединишься?
Она, поколебавшись, опустилась на краешек, оставив между ними достаточно свободного пространства. Она смотрела настороженно.
— В чем дело, Камерон?
— Ты слишком подозрительна, — засмеялся он.
— Это следствие изменчивости настроения и предменструального синдрома.
— А возможно, и следствие желания превзойти мужчин. Ты ведь знаешь, что ты очень привлекательная женщина. — Он пригубил свой фужер, но проглотил шампанское только тогда, когда все пузырьки на языке лопнули. — Если ясновидящая была права, я должен быть ей благодарен: у нее превосходный вкус.
—
— Что? — спросил он, сомневаясь, что ему хочется услышать ответ.
— Ясновидящая не могла сильнее ошибиться.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что я никогда не выйду замуж за человека, похожего на тебя.
— Ты действуешь от противного? Ты утверждаешь, что не хочешь меня, и поэтому я захочу тебя?
Она засмеялась.
— Ты так тщеславен. Почему ты считаешь, что любая женщина захочет тебя?
— Не любая. — Улыбнувшись, он опустил свой фужер. — Но ты — да.
От неожиданности и удивления у нее открылся рот, и он подумал, что она собралась возражать, но она быстро закрыла рот, поставила свой фужер на столик и коротко бросила:
— Ты сумасшедший.
— Неужели? — Он наклонился и дотронулся до ее ладони, покоившейся на колене. Она отдернула пальцы, позволив его руке упасть ей на колено.
Он наблюдал за ней, и это дало ей силы овладеть собой. Она сделала вдох и выпрямила спину.
— Я не хочу тебя. — Она говорила так, будто и впрямь так думала, однако ее голос слегка дрожал.
— А когда я пробовал соус? — Большим пальцем он поглаживал ее шелковистый чулок. — А когда я снимал с тебя шарф? Оба раза я заметил в твоих глазах нечто очень странное.
— Единственным «нечто» в моих глазах могли быть только контактные линзы. Все остальное — плод твоего воображения.
— Похоже, мы оба не лишены воображения, — ухмыльнулся Камерон.
— Излишнее воображение может привести к неприятностям.
— Согласен. — Придвинувшись ближе, он прикоснулся свободной рукой к ее подбородку. — У тебя очень нежная кожа.
— А у тебя очень нежное обхождение. — Она отодвинулась и поспешно встала.
Слейтер наблюдал, как она подходит к окну. Она стояла к нему спиной и глядела вдаль.
— Ваш любимый цвет, мистер Слейтер?
— Голубой. — Он тоже встал и приблизился к ней сзади. — Зачем ты об этом спрашиваешь?
— Раз уж я здесь, — проговорила она, не оборачиваясь, — то неплохо бы продолжить начатое утром.
Он коснулся ладонью ее плеча.
— А что мы начали сегодня утром?
— Предварительную консультацию. — Она передернула плечами и отошла в сторону, так что его рука повисла в воздухе.
— Ты говорила Эдне, что веришь в прямолинейный подход и не признаешь игр.
Она повернулась и встала к нему лицом.
— Так и есть. Это игра для тебя.
— Хочешь сказать, что ничего не чувствуешь, когда я рядом?
— Я чувствую… — Она помахала рукой в воздухе. — Ничего.
Он покачал головой, зная, что она притворяется. Нежно дотронувшись до ее щеки, он наблюдал за ее расширяющимися зрачками.
— Лгунья, — прошептал он, затем повернулся и направился обратно к дивану. Сев, он подлил себе шампанского.
— Я предпочитаю голубой цвет, люблю джаз, вид из моего окна, чувство раскрепощенности и… — Он старался подыскать другие слова, которые бы объяснили, что ему нравится.
Она прервала его размышления:
— Утром мне показалось, что тебе по душе современная обстановка. — Да. Пожалуй, да. Представляю себе мою квартиру, оформленную в современном стиле. — Улыбнувшись, он поглядел на нее. — И красивую женщину с длинными ногами и длинными белокурыми волосами, раскинувшуюся на диване.
— Я не собираюсь украшать твою квартиру женщинами.
— Я не употреблял множественного числа.
Встретившись с ее взглядом, он был уверен, что она поняла его намек. Удовлетворенный, он продолжил:
— Мне также нравится чувство элегантности, ощущение богатства…
