— Мы всегда можем поставить здесь сантехнику из золота… оклеить стены долларовыми купюрами…
— Нет, это слишком вульгарно… — От подобной мысли он вдруг рассмеялся, а на ум пришли Миллеры. — Кроме того, я не ношу в сентябре меха и не прогуливаюсь с тростью с золотым набалдашником.
Она представила себе Камерона в шубе и с золотой тростью, и ей тоже стало смешно.
— Учитывая, что по прогнозу погоды температура сегодня не будет ниже шестидесяти [4], меха были бы несколько излишни.
Пегги вернулась к дивану и опять села на краешек. Он наклонился вперед и долил ей шампанского.
— Хочу, чтобы ты знала: я не во всем согласен с тем, что Джордж говорил за обедом.
— Тем не менее ты не пытался ему возражать, потому что он набит деньгами. Кажется, мне придется усвоить этот урок.
— По крайней мере ты честная.
— Мне было бы приятно, если бы я могла изменить его суждение.
Камерон покачал головой.
— Джордж не изменит своего мнения, что бы ты ему ни говорила. Его мнение сформировалось не одно десятилетие назад — про женщин, политику и многое другое. — Камерон откинулся на спинку дивана. — Он думает, как мой отец.
— Что место женщины на кухне?
— Что он всем управляет.
— А на самом деле?
— А ты как думаешь?
Пегги думала, что в семье Миллеров именно Эдна принимает окончательные решения, что откинувшийся на спинку дивана Камерон смотрится чертовски сексуально, что час уже поздний и что ей не следовало бы пить шампанское. Мысли путались, и голова у нее закружилась.
— Думаю, — сказала она, — мне пора идти.
— Консультация окончена?
— Кажется, мы все равно уклонились от темы.
— Что еще ты хотела бы знать?
— Кучу вещей. Что ты хочешь изменить? Чего ты не хочешь менять?
— Тогда спрашивай.
Если он не шутит, то ей не помешает получить о нем некоторую добавочную информацию. Время было дорого.
— Найдется у тебя карандаш и листок бумаги, чтобы я могла записать?
— В моем кабинете. — Он встал. — Я принесу.
Когда он скрылся за дверью, она глубоко вздохнула, постаралась собраться с мыслями и включила свет. «Работа прежде всего», — сказала она себе. Она должна сосредоточиться на главном, должна воспротивиться этой чувственной атмосфере и игнорировать головокружительное ощущение, овладевавшее ее телом и разумом всякий раз, когда она смотрела на Камерона.
— Сойдет? — спросил он и положил на стол блокнот и два карандаша.
Она снова села и раскрыла блокнот.
— Великолепно. — Взяв карандаш, Пегги принялась задавать стандартные вопросы.
Он ответил на все.
Ковровые покрытия, объяснил он, достались ему вместе с квартирой. Хэл не менял их. Нет, ему безразлично, ковровые покрытия или деревянный пол. Он также поведал о том, что, насколько ему известно, ни обивочные ткани, ни другие материалы не вызывают у него аллергии. Кроме голубого, ему нравятся теплые цвета, особенно рыжевато-коричневый и бежевый.
— И белокурый, — добавил он, глядя на ее волосы. — Он натуральный?
— Только мне положено это знать, тебе же остается строить догадки.
— Я это выясню, — заявил он, подкрепив свое обещание усмешкой.
— Во сне.
— Возможно. Что еще тебе нужно узнать?
Она могла бы спросить, почему при нем она теряет способность здраво мыслить, но решила задать менее личный вопрос:
— Ты предпочитаешь вертикальные линии или горизонтальные?
— Вертикальные.
Это не было для нее неожиданностью. Вертикальные линии несли в себе энергию, и Камерон сам излучал энергию. Поэтому она постоянно была в напряжении.
Ее также не удивило, когда он попросил не заслонять, если это возможно, вид из окон, поскольку и по ее мнению виды на озеро и на город должны были привлекать внимание всех, кто окажется в его квартире. В своих эскизах она будет исходить именно из этого правила.
— И последний вопрос, — сказала она, не зная, чистое ли любопытство или практический интерес побудили ее задать его. — Есть ли в твоей жизни женщина, любая, которая имеет право голоса в вопросе оформления этой квартиры? Я не хочу начать, а потом выяснить, что требуется переделка из-за того, что мы не посоветовались с ней… или с ним.
— Его нет, это точно, — отрезал он. — А в данный момент единственная женщина, имеющая здесь право голоса, — это ты.
Она отметила, что ответ начинался со слов «в данный момент». Завтра картина может измениться.
— Если я правильно помню, журналистка утверждала, что список твоих влиятельных клиентов уравновешивается списком твоих блистательных побед на любовном поприще.
— Как я уже говорил, всегда нужно создавать впечатление, что ты лучший.
Камерон усмехнулся, и если бы он продолжал смотреть на нее так же, то она была бы готова… Положив блокнот, Пегги поднялась на ноги.
— Надеюсь, мои эскизы создадут впечатление, что я лучшая. Я поработаю над ними в выходные и в начале следующей недели позвоню.
— Звучит отлично. — Он снова похлопал по дивану. — Тебе совсем не обязательно убегать.
— Если я немедленно не уйду, то превращусь в Золушку. Мне только надо забрать туфли и сумку.
Пегги знала, что мужские глаза не способны излучать никакой энергии, обладать колдовской или гипнотической силой, однако она спасалась от Камерона, уподобившись перепуганной девственнице. И ей было нелегко объяснить самой себе, почему его дурацкая усмешка или взгляд могли взволновать ее так, что все мысли с обустройства квартиры мгновенно переключились на строение мужского тела.
Когда она вышла в туфлях и с сумкой через плечо, он ждал ее у входной двери.
— Здесь сдача из бакалеи, — сказала она, протягивая ему пачку купюр и полную горсть монет.
Он взял деньги и сунул их в брючный карман, после чего отрезал ей путь к отступлению, загородив дверь.
— Тебе не любопытно узнать?
— Что?
— На что будет похож наш поцелуй.
Она взглянула в его насмешливые зеленые глаза и поняла, насколько опасно будет удовлетворить свое любопытство.
— Зачем мне проявлять любопытство? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Потому что ты — женщина, а женщины — существа любопытные, впрочем, как и все люди. — Он приподнял пальцем ее подбородок. — Я, например, — любопытный самец.
— Камерон… — Его имя было произнесено охрипшим невнятным голосом, который, казалось, заглушали удары сердца. — Мы не должны. Ты сам это сказал. Все может осложниться.
— Нет, это как раз для того, чтобы избежать осложнений и снять напряжение.
Но она не была уверена, что согласна с ним, — ноги словно налились свинцом, а мысли замерзли. Он
