А купцы лучше придумали: партия умеренного прогресса. Правого порядка. За прогресс, но умеренный.
Много партий было. Неразбериха была в голове. Партия Михаила Архангела… Партия мирного обновления…
— Наверно, были такие личности, что в нескольких партиях сразу состояли?
— Жулье могло быть, конечно, везде.
Общество борьбы с улицей
— До революции среди многочисленных партий было Общество борьбы с улицей, — говорит Молотов.
— На чьей оно стороне было?
— На чьей стороне? На революционной едва ли. На контрреволюционной — тоже мелковато.
— Чтоб не ходили по улицам, на демонстрации, сидели дома…
— Да, всякое бывало…
Гапон
— Гапон не был провокатором, — говорит Молотов. — Он просто хотел угодить рабочим.
С февраля до октября
— В феврале 1917 года я жил в Питере на нелегальном положении и хоть был членом Русского бюро ЦК, не все знал — где там, прячешься, уцелеть бы. Трое нас было тогда в бюро ЦК — Шляпников, Залуцкий и я.
Залуцкий был мой друг одно время, рабочий. Мы с ним перед Февральской революцией в Русском бюро ЦК были. Тройка, члены бюро ЦК. Это Февральская буржуазная революция. Конец 1916 — начало 1917 года. Никого не было. Ленин за границей, Сталин в Сибири, Свердлов тоже где-то в Сибири — одним словом, никого не было, вот мы, так сказать, на безрыбьи были, значит, бюро ЦК — русское. Орган, замещающий ЦК партии в России. В Петрограде сидели. Готовили Февральскую революцию.
— Газету выпускали?
— Какой там газету! Все было закрыто. Только нелегальные были, нелегальные. Какая там газета… Свергали царизм. Неплохо свергали… Неплохо.
— Когда разыгрались события 26 февраля, мы с Залуцким — у меня с ним более тесная личная связь была — пошли на нашу явку на Выборгской стороне узнать, как все-таки обстоит дело. А третьего нашего компаньона, Шляпникова, нет. Сказали, что он, вероятно, у Горького. Отправились к Горькому. Это поздно, ночью, уж, наверное, двадцать седьмого числа. Стрельба на улицах, стреляют со всех сторон. Стоим с Залуцким в прихожей у Горького. Он вышел — вот тут я его впервые и увидел.
Мы: «Что у вас слышно? Не был ли у вас Шляпников?»
Он: «Сейчас уже заседает Петроградский Совет рабочих депутатов», — говорит, окая.
«А где заседает?»
«В Таврическом дворце. Шляпников может быть сейчас там. Приходил ко мне и ушел».
Ну мы пришли в Таврический, вызвали Керенского — он был председателем Совета, — представились ему: «Мы от ЦК большевиков, хотим участвовать в заседании». Он провел нас в президиум…
27 февраля 1917 года Керенский ввел меня в Петроградский Совет, когда он только создавался. Там большевиков было мало-мало.
А все это происходило в Таврическом дворце — в здании Государственной думы, и Керенский был в курсе всех дел, революционных событий. Он был связан со всеми другими депутатами, как лидер кре- крестьянской группы, а во время революции каждому из либералов тоже хочется с крестьянской группой иметь какую-то связь. Очень влиятельный был человек…
Наша русская интеллигенция тесно была связана с крестьянством, с кулачеством, с зажиточными крестьянами. Так началось наше участие уже в заседании Совета рабочих депутатов. Само заседание, вероятно, еще только начиналось. Председательствовал лидер меньшевистской социал-демократической группы Чхе-чхеидзе. Оратор? Я его мало слышал, по этому заседанию он с речами почти не выступал. Такой покладистый человек, бородатый, солидный.
— Чхеидзе, знаете, как окончил жизнь? Хлебным ножом в Париже, — говорит Шота Иванович.
—
Ну я вошел за стол пре-президиума, куда тут деваться? В Совет надо входить…
В президиуме я оказался почти рядом с Иорданским, тогдашним издателем и редактором «Современного мира», где я работал бухгалтером и секретарем редакции и назывался Алексей Петрович Карпов. Этот Иорданский был, так сказать, выпивоха большой… Потом он был нашим послом в Италии… У него все дела вела некая Мария Карловна, которая вместе с ним жила.
Ну вот, он оказался рядом со мной. Я у него был как Карпов, а тут я уже выступаю как Молотов. Ну он на меня вылупился! Я выступил и высказал предложение: разрешать выпуск только тех газет, которые поддерживают революцию. А те, которые не поддерживают, — не выпускать. Не прошло предложение. Видимо, я плохо защищал. По существу, думаю, я был прав… А перед этим мне пришлось быть на нашей явке и редактировать манифест, рабочий один составил, Каюров. Я его редактировал, поправлял, добавлял, в общем, получилось неплохо. Ленин потом одобрил. В тот же день мы манифест и выпустили. Уже открыто я пошел в типографию, где печатали первые выпуски «Известий рабочих депутатов». Экстренный выпуск вышел вечером, я еще не был в типографии, а утром вышел первый выпуск «Известий рабочих депутатов» — я просидел всю ночь в типографии. Там был Стеклов в числе редакторов, Суханов, был такой Серебров, тоже потом довольно известный. Я им сунул наш манифест в «Известия рабочих депутатов», а утром на машине поехали обратно в Таврический дворец — не спали тогда.
— А машины у вас были?
— Какие машины! В революционное время захватывали, а мы, уже как командиры, использовали их. Утром, часов в пять-шесть, я опять ехал в Таврический дворец и направо-налево разбрасывал из машины «Известия» с нашим манифестом — вот таким образом.
