многих тысяч молодых американцев.
Брайен. Это не твое дело.
Роберт. Нет, это мое дело. Когда меня убивают, когда я убиваю ни в чем не повинных женщин и детей — это мое дело. И я не хочу ни первого, ни второго!
Брайен. Вот! Вот! Вот оно, тлетворное влияние Москвы! Стоило провести там два года, и ты уже перестал быть американцем!
Роберт. Я никогда не перестану быть американцем! А не считаешь ли ты влиянием Вашингтона... влиянием безумцев, что весь мир поставлен на край пропасти?
Брайен. Может, ты считаешь и меня безумцем?
Роберт. Да, если ты в слепом неведении, в диком экстазе страха стоишь на стороне этой безумной политики, — значит, и ты безумец.
Брайен. И это ты говоришь мне, своему отцу?
Роберт. Да, кто бы ты ни был, если ты стоишь на этой гибельной черте, я называю тебя безумцем!
Брайен. И это ты говоришь, стоя возле портрета твоего родного брата, сгоревшего в небе Вьетнама?
Роберт. Тем более я говорю это именно здесь, стоя у портрета моего любимого брата, бессмысленно потерявшего свою единственную жизнь и оставившего в тяжелом горе маму, свою жену, меня и, я все же надеюсь, тебя!
Брайен. Подожди, Луиза, у нас серьезный разговор!
Роберт
Брайен. Тебя?!
Роберт. Меня.
Дэвид. Я хотел тебя видеть, Роберт!
Роберт
Дэвид. Ты лежи, лежи... Так удобней. Я хотел тебя видеть... Ты долго отсутствовал... Когда я улетал, тебя не было.
Роберт. Да, меня не было... Меня не было почти два года.
Дэвид. Я очень жалел, что ты не провожал меня... Было очень весело... Мы так напились... Я едва отошел в самолете.
Роберт. Мама писала. Она очень грустила.
Дэвид. Наша мама всегда грустит... Ты же знаешь ее характер, ее не изменишь.
Роберт. Да, характеры трудно менять.
Дэвид. Очень трудно, согласен с тобой... Но я, знаешь, соскучился по тебе. Даже не знаю почему. Когда ты уехал, я как-то не думал... Нет, впрочем, думал... Ну конечно, думал... Я думал: куда тебя понесло?.. Неужели нельзя было учиться здесь? Я так думал, а потом забыл...
Роберт. Что ты забыл?
Дэвид. Забыл, о чем думал... А когда ты так вот вдруг, неожиданно вернулся, очень захотелось повидать тебя. Ты рад, что мы встретились?
Роберт. Да, Дэв, я очень рад...
Дэвид. Понимаешь, я там вспоминал наше детство... Оно было интересное у нас... Помнишь, как перевернуло шлюпку, а? Помнишь? И я тебя спасал... Помнишь?
Роберт. Да, Дэв... Помню.
Дэвид. Я там вспоминал... а вдруг бы ты утонул, а? Вдруг бы ты утонул, что было бы с мамой? Об отце я не думал. Он моряк, он знает, что такое океан... Нешуточное дело. Ты согласен со мной?
Роберт. Согласен, Дэв.
Дэвид. Что значит время... А раньше ты со мной редко соглашался... Ты был немного не от мира сего.
Роберт. Ну что ты, Дэв...
Дэвид. Нет, в самом деле, Боб. В самом деле... Ты помнишь, как я тебя сшибал в боксе? Но ты был хороший партнер, ты никогда не жаловался маме... Я тебя сшибу, ты поднимешься, улыбнешься виновато и уходишь... И никогда не жаловался. Это очень хорошее у тебя качество... Не любил ты драться.
Роберт. Не любил.
Дэвид. Странно... У нас были все драчуны, а ты не любил драться... Ты любил какого-то поэта, старого чудака. Я не помню, где он жил...
Роберт. Уитмен, Дэв... Он уже умер в то время... Он уже не жил.
Дэвид. Смотри, Боб, значит, он чего-то стоил... И в живых не было, а ты его помнил...
Роберт. У него хорошие стихи, Дэв.
Дэвид. Стихи?.. Да... Я их как-то не запомнил. Бокс — это да. Как бы я снова хотел надеть перчатки, черт возьми! Тряхнуть стариной... Тебя бы я уже не втягивал в это опасное дело, а сам бы с большим удовольствием... Соскучился по дому... И, знаешь, по маме... Она почему-то все время плачет... В чем дело? Ты не спрашивал у нее?
Роберт. Спрашивал, Дэв... Спрашивал...
Дэвид. И что же она говорит? Почему ты не отвечаешь, Боб? Ну ладно... Еще успею... Я очень соскучился по тебе... Мы как-то раньше не обменивались такими сентиментальными словами. Я просто хочу обнять тебя...
Роберт
Дэвид. Нет, нет, ты лежи. В другой раз... Я еще увижу тебя... Да, Боб, мне сказали, что ты получил повестку?
Роберт. Получил, получил, Дэв...
Дэвид. Ты иди, иди... Место освободилось.